Паола Чони - Горький-политик [litres с оптимизированной обложкой]

В то время, когда вожди социалистической революции, свершившейся в одной отдельно взятой стране, пытались наверстать экономическое и социальное отставание, сложившееся в течение веков, когда это чудовищное усилие вновь вызвало к жизни забытое было понятие социалистической родины, «трезвый взгляд – пишет В. Страда, – должен был быть изгнан, тот самый взгляд, который дух революционного марксизма сделал еще более острым и безжалостным» [519].

В то время, когда за строительство социализма платилась жестокая цена насильственной коллективизации, ускоренной индустриализации, принудительного лагерного труда, страдающий человек возводился на пьедестал, а его убийственная работа получала идеологическое обоснование. “Наша трудовая масса всё ещё плохо понимает, что она трудится только на себя, для себя. Это сознание всюду тлеет, однако, ещё не вспыхнуло мощным и радостным огнём. Но ничто не может вспыхнуть раньше, чем достигнет определённой температуры, и никто никогда не умел так великолепно повышать температуру трудовой энергии, как это умеют делать партия, организованная гением Владимира Ленина, и современный нам вождь этой партии. Основным героем наших книг мы должны избрать труд, то есть человека, организуемого процессами труда, который у нас вооружён всей мощью современной техники, – человека, в свою очередь организующего труд более лёгким, продуктивным, возводя его на степень искусства. Мы должны выучиться понимать труд как творчество» [520]. Если участники этого процесса не отдают себе полного отчета в великом его смысле, то, по мысли М. Горького, они нуждаются не в критике – и тем более не в марксисткой критике, – а в патетике, в своего рода обожествлении человека. М. Горький вновь возвращается к религии человека и использует богдановскую терминологию (например, ср. выражение «человека, организуемого процессами труда»).

Речь А.М. Горького, конечно, этим не исчерпывается, достаточно указать на замечания о «вождизме» как о распространенной болезни современной эпохи [521], на критику, адресованную последователям Ф.М. Достоевского, на тактичность, с которой он настаивает, что литературная политика не может ограничиваться только Россией, но должна учитывать все разнообразие культурных традиций, сложившихся у советских народов.

Два съездовских месяца представляют собой в политической биографии М. Горького высшую точку, по крайней мере, с официальной точки зрения. Два следующих года, от съезда до смерти, – по всей вероятности, начало спада: как его жизненных сил, так и его политико-культурного влияния и престижа.

С чисто политической точки зрения, накануне Первого съезда советских писателей М. Горький был далек от полного согласия с политикой Сталина в области культуры, более того, начал проявлять нетерпимость, как ясно показывает его письмо от 2 августа 1934 года, в котором он критикует интеллектуальную скудность и бедность политического образования некоторых кандидатов в Президиум Союза писателей, говорит о необходимости поддерживать высокий уровень советской литературы и не мириться с посредственностью и компромиссами, отстраняет ряд лиц, которые к моменту открытия Съезда занимали ключевые посты в советских организациях культуры. Письмо заканчивается предложением списка кандидатов, достойных, по мнению М. Горького, войти в Президиум Союза, в числе которых и Каменев. В случае отклонения его предложения М. Горький просит освободить его от обязанностей Председателя Союза писателей «по причине слабости здоровья и крайней загруженности литературной работой» [522]. Во время заключительного заседания Съезда было выбрано руководство Союза в составе 101 человека, большинство из которых накануне назывались М. Горьким как не соответствующие по своему культурному уровню руководящим должностям [523], а кандидатов из его списка оказалось меньшинство. Думается, одного этого письма достаточно, чтобы показать, что писатель не только не разделял полностью, как утверждают многие, советскую политику в области культуры, но решительно противостоял ей, используя весь свой авторитет. Это не исключает, в любом случае, понимание М. Горьким того, что им еще мало сделано против политики режима, не приемлющего несогласия. 1934 год стал ключевым в его биографии. За три месяца до начала Съезда его сын Максим, в пьяном виде, был оставлен на всю ночь на холодной земле и умер через несколько дней. В том же 1934 году был убит С.М. Киров, глава Ленинградского комитета партии, член Политбюро и Секретариата партии, с которым М. Горького связывала большая дружба, от подозрительного сердечного приступа умер В. Куйбышев. Многие авторы утверждают, что М. Горький жил в золотой клетке и что его свобода действий была сведена к нулю. Несомненно, к концу 1934 года, как об этом свидетельствует недавно опубликованная переписка М. Горького с Г.Г. Ягодой, его влияние на политиков, особенно благодаря его международному престижу, оставалось существенным. Очевидно, что режиму нужна была гарантия его авторитета, чтобы добиться поддержки международного общественного мнения, и М. Горький, понимая это, пользовался своим привилегированным положением, чтобы добиться уступок и помочь гонимой интеллигенции. Благодаря постоянным и настойчивым ходатайствам ему удалось помочь многим арестованным из интеллигенции, также, как он это делал после Октябрьской революции. «Если прибавить к этому все добрые дела, которыми с ведома или по поручению Горького была занята Е.П. Пешкова, работавшая в Политическом Красном Кресте, станут понятными масштабы, которые приобрела в 1930-е годы скрытая от глаз деятельность писателя» [524].