Паола Чони - Горький-политик [litres с оптимизированной обложкой]

Как бы то ни было, образ М. Горького – жертвы Сталина и одновременно инструмента в его руках – никак не складывается. Нам кажутся очень интересными размышления на эту тему Витторио Страды и Чезаре Дж. Де Микелиса [502]: первый усматривает в докладе Горького на Съезде 1934 г. посылку, «скрытым образом вытекающую из его старого «богостроительского» учения [503], находя источник доклада в лекциях по русской литературе, читанных им для рабочих – учеников Каприйской школы; второй, подчеркивая религиозную природу богостроительства, возводит главные культурные отсылки горьковских взглядов к письменной традиции славянского православия. Впрочем, именно в тот момент, когда Горький утверждал, что «Бог являлся художественным обобщением успехов труда, и «религиозное» мышление трудовой массы […] было чисто художественное творчество» [504], он сам предлагал образец литературы, «включенной в тоталитарную идеологическую систему религиозного типа» [505]. В письменной традиции православного славянства, «добровольно коллективной и потенциально анонимной, которая была сущностно направлена на борьбу во имя гегемонии некой системы ценностей (идеолого-теологического характера), свойственной для русского варианта христианской церковности» [506], литературный вымысел воспринимался как нечто чуждое правому учению и, следовательно, противное правилам игры: писатели, таким образом, могли не измышлять, не придумывать, но писать под вдохновением, исходящим свыше; то есть, должны были отображать правду, «как законное и прямое соответствие определенного словесного содержания (идеи или факта) всему комплексу (догматов, заповедей и ценностей – пер.) данной системы» [507]. Здесь необходимо подчеркнуть, что в русском языке имеются два термина, обозначающих «правду»: первый, правда, и второй – истина. Второй термин, истина, означает верное отражение объективной реальности в человеческом сознании, в то время как правда выражает соответствие высказывания реальности [508]. Впрочем, согласно Успенскому, естественным (для русской традиции – Пер .) является интерпретировать Правду как божественный принцип, а истину как принцип человеческий [509]. В заключительном акте Съезда ссылка на правду, или, точнее, на «правдивость», выражена определенно:

«Социалистический реализм, являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в её революционном развитии. Причём правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания в духе социализма» [510].

Отсылка к правдивости и, следовательно, к правде как руководящей категории социалистического реализма, в противоположность истине указывает, как отметил Де Микелис, на «глубинную связь с религиозными основами […] или, во всяком случае, с литературными нормами древней Руси (имевшими целиком религиозную направленность)». Такая связь, как нам представляется, находится в совершенном согласии с Weltanschauung писателя (Горького – Пер .) и с его концепцией социализма как новой, секулярной, религии человечества. Эстетика Горького, которая, как отмечает Страда, уже во времена каприйских лекций перед рабочими была «категорически направлена против субъективизма и склонялась к отрицанию внутреннего мира писателя», при этом кажется хорошо вписывающейся в традицию православного славянства, которая, как мы видели, ставила коллективную норму писания выше субъективной. Педагогическая и, в то же время, телеологическая направленность социалистического реализма, соответствующая тому видению литературы, которое Горький отстаивал еще с 1909 года, являет и другую общую черту с системой древнерусской литературы, в которой пишущему полагалось «говорить слово правды» ради «пользы». В этом контексте горьковское определение социалистического реализма, которое, «вместо того, чтобы уложиться в русло ленинской мысли, опиралось на «ересь», в свое время резко раскритикованную Лениным» [511], было отражением традиционной русской религиозности, настрой которой бывший семинарист Иосифу Виссарионович чувствовал прекрасно. В этих терминах становятся совершенно понятными соображения, которые побудили Сталина без оговорок принять доклад, представленный Горьким Съезду и скопированный со статьи, отвергнутой Лениным в 1909 г. Богостроительство уже было дополняющей частью сложной системы формул сталинской политической доктрины.