Степан Сулакшин - Итоги «шестилетки» Путина. Разбор полетов

1. В новой Концепции исчезла ссылка на то, что Россия «выступает за снижение роли фактора силы в международных отношениях». И это неудивительно, учитывая, что Россия стала активно играть мускулами – в Украине, Сирии. В региональных приоритетах применительно к США Россия заговорила более жестким языком формулировок – «оставляет за собой право жестко реагировать на недружественные действия, в том числе путем укрепления национальной обороны и принятия зеркальных или асимметричных мер». 2015 год и вовлечение России в Сирию показали, что прогнозные оценки главы «Стратфор» Дж. Фридмана, данные им еще в декабре 2014 года, верны. Путин действительно пошел на сознательное наращивание силы, о чем Фридман и говорил на Валдае, – «в отличие от времен Российской империи и Советского Союза, буферные зоны, ранее поглощавшие угрозы с Запада, сегодня находятся в руках потенциально враждебных сил, а рационализация российской экономики оставила ее уязвимой для рыночных сил, чего не было никогда ранее. Таким образом, единственным выходом для России, если она не сможет найти основы для мирного урегулирования, остается наращивание угрозы в надежде запугать Америку».

2. В части «верховенства права в международных отношениях» все оставлено без изменений, за исключением положения, которое косвенно указывает на попытки вмешательства иностранных государств в сирийские дела – «посредством поддержки негосударственных субъектов, включая террористические и экстремистские организации». Но, как и прежде, Кремль заявляет о нерушимости норм международного права и недопущении их творческой трактовки, в то время как крымская кампания подпадала именно под это определение.

3. Если в Концепции 2013 года самая главная цель внешнеполитических усилий заключалась в укреплении «прочных и авторитетных позиций в мировом сообществе, в наибольшей мере отвечающих интересам Российской Федерации как одного из влиятельных и конкурентоспособных центров современного мира», то в новой концепции она спустилась на цель третьего уровня, при этом исчезло упоминание о конкурентоспособном центре. Иными словами, новая концепция не стала пытаться прикрывать аутсайдерские российские позиции в мировой экономике.

4. Главным приоритетом в сфере международной безопасности названа борьба с терроризмом. И что интересно, в концепции обозначено, что «результативная борьба с терроризмом не может вестись без ликвидации источников его финансирования», Россия поддерживает усилия, «направленные на выявление государств, вовлеченных в экономические связи с террористическими организациями». И здесь же вспоминаются обвинения Путина в адрес Эрдогана и Турции относительно финансирования ИГИЛ, впрочем, уже забытые в связи с Турецким потоком, в очередной раз доказавшим, что национальные интересы, вопросы мира и безопасности вторичны на фоне экономических интересов ненасытной олигархической властной верхушки.

В целом можно сказать, что это не новая Концепция внешней политики, а только обновленный документ, базирующийся на прежних постулатах и представлениях о месте и роли России в мире.

Концепция в ее текущем виде – это не стратегия развития страны, а констатация достигнутого положения. В ней зафиксировано то, что уже произошло, – отказ от применения силы, борьба с международным терроризмом, итоги сирийского кризиса.

Внешнеполитический документ должен быть стратегическим, он должен предвидеть будущее и выступать тем целеполаганием, к которому нужно стремиться. Однако по факту он – аналитическая записка о положении России в мире здесь и сейчас. Без целевых ориентиров. А как известно, ни один ветер не будет попутным кораблю, который не знает, куда ему плыть.

…Не успели россияне свыкнуться с мыслью, что турки – это «пособники террористов» и нам не следует с ними дружить, как Кремль в очередной раз изменил свой курс: в 2016 году мы «примирились» с турками. Российская пропаганда принялась уверять россиян в том, что Турция выполнила все, чего от нее требовал Кремль, и теперь снова можно восстанавливать связи. Невольно вспоминая всю турецкую истерию Кремля 2015 года, находишь все больше противоречий в происходящем. И проблема не в том, стоит или нет выстраивать стратегическое партнерство с Турцией, проблема – в адекватности российской внешней политики, долгосрочности ее целей. Почему примирение с Турцией было настолько странным?