Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

В петровской России дальнейшая трансформация империи приняла, конечно, иной ход, нежели в Римской империи. Этим она обязана как иным географическим условиям и цивилизационным рамкам, так и актуальным для нее политическим установкам и целям. Когда Октавиан начинал свои реформы, он был убежден, что империя не нуждается в дальнейшей экспансии. К тому же более не было и конкурентов, которые могли бы стать опасными для Рима или поставить под сомнение его притязания на лидерство. Вероятно, и Филипп II после включения в состав Испанской империи португальских колониальных владений мог бы констатировать свое удовлетворение этим, однако внутри Европы позиция Испании как лидирующей державы была, как и прежде, хрупкой. Петр I опять же подошел к «августовскому барьеру», чтобы придать импульс дальнейшей имперской экспансии России и одновременно чтобы получить возможность наступательно вести схватку с конкурентами в борьбе за гегемонию — особенно со Швецией, но так же и с Османской империей. Таким образом, он вовсе не исходил из понижения стоимости имперского господства, скорее дело было в мобилизации ресурсов и энергии для контроля и дальнейшего расширения имперского пространства. Чтобы достичь этой цели, царская Россия ни в один из моментов своей истории не ограничивалась усиленным изъятием прибавочного продукта на периферии, а постоянно все более отягощала население имперского центра. Петровский проект поэтому заключался в самоколонизации центра с целью растягивания имперской периферии.

И вновь совсем иначе выглядит вступление на «августовский барьер», если описывать его последствия в случае с Османской империей, где параллельно следовало еще и осуществлять переход от кочевничества к оседлому крестьянскому способу хозяйства83, — в ином случае Османская империя, очевидно, оказалась бы столь же недолговечной, сколь и многочисленные степные империи до нее. Поскольку кочевые завоеватели так и не смогли развить свои собственные управленческие структуры, они быстро переняли для своих целей византийскую административную систему, с которой столкнулись во вновь завоеванных регионах, распространив ее на всю империю84. Оба явления — обустройство имперской администрации и эмансипация от вынужденной экспансии и захвата трофеев — были тесно связаны; упорядоченная администрация оказалась возможна лишь при поддержании известной преемственности и постоянства в образе жизни элиты империи и ее аппарата принуждения, а это, в свою очередь, требовало, чтобы вооруженные силы финансировались не только за счет войн. На военных границах империи звон оружия не смолкал никогда85, но снабжение вооруженных сил теперь было основано либо (как у спагов, тяжелой конницы империи) на раздаче государственных земель в качестве поместий, либо (как у янычар) на поступлениях от пошлин и аренды.

Несмотря на эти меры, военная мощь в течение всего существования Османской империи оставалась главной ее основой: из боеспособности и дисциплины янычар, размещенных в казармах и потому готовых отправиться в поход в любой момент, проистекало ее превосходство над Западом. Когда оно исчезло (в этом сыграли роль военно-технические инновации и военно-организационные реформы), Османская империя, мощь которой внушала страх, превратилась в «больного человека на Босфоре».

Помимо военной имела место, конечно, и известная политическая мощь: Османская империя долгое время оставалась не затронутой внутренними конфликтами и беспорядками и — если и не официально, то все же фактически — стала для некоторых европейских государств важным партнером в борьбе за внутриевропейскую гегемонию. Прежде всего с помощью турок раз за разом пыталась открыть «второй фронт» против Габсбургов Франция. Идеологическая мощь османов, напротив, имела двойственное воздействие. В то время как с ее помощью в исламском мире на некоторое время установились лояльность и готовность подчиняться, в христианском

мире она вызвала более интенсивное ощущение враждебности: с 1453 г., с завоевания Константинополя, в бесчисленных «турецких листовках» призывали к крестовому походу против этой новой опасности с Востока, при этом все политические противоречия между западными христианами должны были быть отодвинуты на второй план ради того, чтобы выступить единым фронтом против наседающих турок.

Однако с самого начала основным слабым местом Османской империи был недостаток у нее экономической мощи, и в этом переход от кочевничества к оседлому крестьянскому хозяйству изменить ничего не смог. Так, почти вся морская торговля, а она вследствие контроля над проливами была довольно значительна, находилась в руках иностранных предпринимателей. Империя от их оборотов получала прибыль только за счет соответствующих таможенных пошлин86. Ресурсы империи ограничивались тем, что можно бьио забрать административным путем, из-за чего в этом деле была проявлена солидная изобретательность, однако не наблюдалось ни активной экономической политики, ни каких-либо предпосылок появления собственно имперского предпринимательского сообщества.