***
Таким образом, марксистское понятие диктатуры пролетариата это сложное понятие, понятие–идея, и постичь её в мыслях дело не простое, не говоря уж о превратностях борьбы за диктатуру пролетариата в историческом процессе. Тем не менее, оно строго выверено классиками, выстрадано многими поколениями борцов за коммунизм, подтверждено практикой и положительным и отрицательным опытом.
Поэтому можно быть твердо убежденным, что идея диктатуры пролетариата уже реализована в мире и будет полностью осуществлена и снимет себя в соответствующее историческое время в обществе без государства, в обществе общественного самоуправления в коммунизме.
Глава 2. Всемирно–историческое значение русского марксизма
«Отступаем (не будем бояться признать это; не страшно отступление, страшны иллюзии и самообманы, губительна боязнь истины)» .
(В. И. Ленин. ПСС. Т. 44, с. 487)
1. Достижение самостоятельности и мирового уровня русской философской мыслью
Русская философия до середины XIX века, вполне отвечая на запросы развития России, все–таки не была самостоятельным философским явлением мирового значения.Она светила, как правило, отраженным светом: или немецким, или французским, или английским. Философы эпохи русского Просвещения живо усваивали новые философские веяния в Европе и «просвещали» ими Россию. Поэтому наряду с традиционными православными и мистическими учениями по общественному сознанию время от времени прокатывались волны «вольтерянства», «кантианства», «шеллингианства», «гегельянства» и других.
Но с 1840‑х годов происходит нечто такое, что меняет отношение многих русских интеллигентов к философии вообще и к европейской философии, в частности. А вместе с тем происходит и изменение положения русской философии на арене мировой философии: она в значительной мере вливается в передовую европейскую мысль как активный субъект: актор и автор; из талантливого ученика она превращается в соработника и соратника передовых европейских идейных движений. Почему?
Ответ, одновременно, и прост, и сложен. Прост, потому что уже объяснен В. И. Лениным и другими марксистами. Он сводится к тому, что к началу 1840‑х годов в отставших от прогрессивно развивавшейся Англии странах созрели социальные силы, не желавшие мириться с экономической отсталостью, с феодальными политическими пережитками, с клерикальной тупостью, с убогостью духовной жизни и всесилием бюрократизма. Они выражали интересы молодой, прогрессивной в то время, буржуазии и её (а также и народный) протест против устаревшего феодализма. В том числе такие силы возникали и в самом господствующем классе как отрицание феодальных пережитков в самом феодализме, с сохранением, однако, главных устоев феодализма и «самобытности» или, как сейчас говорят «идентичности». Они были стимулированы как внешними (иностранными: французская революция 1789–1794 годов и наполеоновские войны), так и внутренними политическими процессами (восстание декабристов и его разгром в 1825–1826 годах). Наступила другая эпоха. Она породила несколько философских кружков: славянофилов (А. Хомяков, И. Киреевский, К. Аксаков, Ю. Самарин и др.), западников (А. Герцен, В. Белинский, М. Бакунин и др.), либералов (П. Чаадаев, К. Кавелин и др.). Но не все они смогли воспринять интересы народа — трудящейся части населения. И потому многие остались талантливым, национально полезным для культуры и искусства, но только русским философским явлением. Как показало время, дух новой эпохи выражали лишь участники герценовского кружка. Хотя в ней продолжали действовать и представители прежней эпохи.
Собственно, произошло то, что регулярно происходит с философией: смена эпох приводит к смене философии. Как верно заметил Г. Гегель «философия есть также время, постигнутое в мысли» [4] Гегель Г. Философия права. М.: «Мысль», 1990. С.55
.
Поэтому обострилась идейная борьба прогрессивных и реакционных течений, групп, кружков, лиц. Эта борьба и явилась движущей силой интереса к экономике, политике и философии. Эти области духа стали публичными.
А сложен ответ потому, что в России прогрессивные силы, как раз по причине большей отсталости России, были относительно слабее развиты, но бороться им предстояло с более могучим и мотивированным противником — надеждой и опорой реакционной части Европы: с русским самодержавием. Поэтому приходится лишь удивляться: как в глухой тверской деревне «Прямухино» мог вырасти будущий гегельянец, один из основателей мирового анархизма и предводитель восстания в Дрездене (М. А. Бакунин, 1849 год); как можно было в тогдашних российских условиях развиваться по тем же ступеням от Гегеля к Фейербаху, от А. Смита к К. Марксу, что и сверстники в Париже и Берлине?
Читать дальше