Глеб Павловский - Система РФ. Источники российского стратегического поведения - метод George F. Kennan

Все власти боязливы (особенно уличающие в «паранойе» других), но важна экспектация испуга. Российская политическая риторика, как нарочно, обнажает миру все, чего мы боимся. Наша внешняя политика стала оглаской наших фобий. Кремлевские СМИ сами экспортируют нарочито экстремальные трактовки целей Кремля. Увязать их друг с другом для иностранца невозможно, да и разумной связи там нет. А объявленная вслух цель всегда оказывается ревизионистской гиперболой, хоть в реальности все не так. Но кто в прекрасном новом мире конспирологий знает, что в России реально, а что нет?

Кремль подорвал интерес к оптимистическим гипотезам о России. Все, что мы говорим вслух о наших мотивах и пожеланиях, усугубляет чувство исходящей от нас угрозы. Наша явная слабость еле смягчает индуцируемый нами страх. Москва распространяет вокруг себя ауру неопознаваемости русских намерений. Россия превращается в стратегический НЛО с потаенными интересами. Извне видно, как этот объект движется без надежной информации о мире, не видя опасностей прямо по курсу. Похоже, и в капитанской рубке крутят «Игру престолов».

Механизм антироссийских санкций реакционен, реакционна и политика Кремля. Санкции были так же импровизированы, как вмешательство РФ на Украине. Реагирования Москвы на санкции ждали, но какого?

Фантастический образ успеха политики санкций – поражение и суицид страны-мишени, России. Навстречу этому ожиданию вдруг возникла симметричная фантазия в РФ. Запад удушает, так существовать нельзя – не ударить ли нам в ответ ядерным потенциалом? – эта позиция была ярко представлена скандальным роликом М. Леонтьева и М. Юрьева. Сценарий мечты инициаторов санкций: мишень санкций намерена совершить стратегический суицид. Всхлип в этой форме не означает неприемлемый риск – это вид русского фантазирования, отказавшегося от оценки сил и состава врагов.

Способен ли субъект стратегической паники применить неконвенциональную силу? Едва ли. Придя в такое состояние, он утратит лояльность ближнего круга. В Системе вообще не отдают сильных приказов – одни договорные. Публичная паника отбросит союзников России к сделке с противником, для защиты от явно неадекватного партнера.

Привычкой холодной войны было ожидание военного Армагеддона. Это вело к постоянным ошибкам – Армагеддоны оказывались то плохо выбранными, то и вовсе поддельными. Корея, Вьетнам, Чехословакия, Афганистан. Под конец холодной войны явились и Армагеддоны-фальсификаты, наподобие Никарагуа и жалкой Гренады.

Возвращение в политику противостояния, ценность которого в каждом месте неопределима (а значит, неясны и возможные уровни эскалации), вернет к поиску мест для Армагеддона. Тут перспективы фальсификации весьма обширны. Крикливая московская партия, требуя сделать Украину полем глобальной битвы, но не получив влияния на выбор решений, влияет на хозобслугу. Такие влияния всегда трудно оценить в точности. Бывало, что, уйдя от явно проигрышного варианта, впопыхах и под крик «измена!», шли на еще более нелепое и проигрышное противостояние. В основе не только недомыслие политиков, дорожащих популярностью. Здесь еще и сбой стратегической идентичности . Если принимающий решение не видит своей полной инструментальной палитры, он невольно укрупняет свои шаги в ответ на угрозы до ультрамасштабов – сдвигаясь к черте невозврата. Так Джон Кеннеди после провалов в берлинском кризисе и на Плайя-Хирон вдруг решил не отступать – во Вьетнаме.

Соединенные Штаты действуют в мире, сохраняя компетенции холодной войны (включая уловки обхода правил). Они используют давно кончившуюся холодную войну как источник легитимности своей политики в совершенно другом мире. Европейская легитимность РФ основана почти целиком на том, что мы – страна-инициатор отмены риска гарантированного уничтожения. Россия легитимна как гарант необратимости ухода от холодной войны. Попытка вернуть мир к ее паттернам делегитимирует и РФ.

Советская культура оценки рисков, хотя и ослабевшая в годы правления Брежнева (Чехословакия, Ангола, Афганистан), была наследницей сталинской осторожности. Советская дипломатия контроля рисков при накоплении преимуществ достигла виртуозности, поздней утраченной. Но Система РФ готова сильно рискнуть. Российский «социум власти» невольно порождает бесконтрольные риски, и, не догадываясь об их глубине, еще и форсирует их с помощью пиар-мероприятий.