Глеб Павловский - Система РФ. Источники российского стратегического поведения - метод George F. Kennan

Сегодня Россия в войне, хоть этого не признает. Беда не в этом лишь, а в нежелании мыслить войну. То российское поведение, которое сегодня представлено стране и миру, стратегически нище, а в военном сценарии самоубийственно. Это не значит, что русские не могут воевать. Но от войны до победы огромное расстояние, и его сперва проходят в уме.

Россия, много и страшно воевавшая страна, так и не создала значимой литературы по теории войны (следовательно, и по теории мира). В советское время этот дефицит ограждали цензурой авторов, пишущих о прошлой войне (о будущей писать не позволяли вообще, если не под грифом «Секретно»). Дефицит стратегии компенсировался лишь переводами американской литературы по стратегии войны. А что в РФ? В России, где обожают щеголять военно-стратегической терминологией, нет рефлексии связи политики и войны. Вот почему в войне 2014 года, осуществив блестящую (на взгляд служб тыла!) операцию в Крыму, РФ проиграла Украину заранее. Проигрыш думали возместить «Новороссией на Донбассе», но не преуспели и тут. При этом подорвав машинерию силы – ее экономические, финансовые и государственные институты.

Не выигрывают войны, не приложив к ней ума. Если крымский кейс не положит основание русскому стратегическому мышлению, Россия впредь будет подвержена риску дурацких поражений.

Поражения, тактически выглядящие как успех, нередки и весьма коварны. Они мешают даже такой обычной вещи, как отступление . Символический триумф ошибочных акций порождает инерцию потворства. На ошибке настаивают, как на «висторическом решении раз и навсегда». Дело не только в упрямстве, но и в риске – признав ошибку, вызвать панику. Масштабы которой будут равны разочарованию, возведенному в степень вчерашнего триумфализма.

Второе десятилетие XXI века, возможно, в самую опасную проблему России превращает нехватку стратегии как таковой. Белый квадрат вместо стратегии делает нас экраном проекций извне – враждебных, конспирологических и просто абсурдных. «Тайна стратегии Кремля» – наилучший мотив коалиции против «России-захватчицы».

Отсутствие стратегии дополняет тактика мистификаций. Судьба Саддама Хусейна и Каддафи – верные тому иллюстрации. Саддам, проиграв первую войну, имитировал подготовку к новой, включая видимость наличия у него ОМП. Чем навлек вторую войну, его добившую. Каддафи после десятилетий радикальной политики пытался отползти за мировые кулисы с гордо поднятой головой, но, не имея новой стратегии, кончил, как Саддам Хусейн.

Провокация конфликтов, некоторые из которых ведут к войне, вызвана неотчетливостью стратегических интересов, страхом их артикулировать и тем более проводить. Страх стратегии – психоз субъекта, догадывающегося, что его установки разрушительны для него самого. Многие войны были развязаны исключительно чтобы уцелеть – во всяком случае, так кому-то верилось. Критическое решение часто не было решением о войне – на взгляд того, кто его принимал. Почти всегда это было решение лишь «отреагировать» на применение силы или «превентивно устрашить» того, кто может ее применить. И мы оказываемся в темном лесу игр подсознания с его страхами и проекциями врага.

Казалось бы, чем это отлично от рефлексивной игры блоков времен холодной войны? Бесструктурностью. В классической версии Большая игра Востока с Западом велась искушенными субъектами, которые (дорогой ценой) научились отличать свои страхи – от картинок на радарах РЛС.

Сегодня в лице Системы РФ действует субъект, не унаследовавший с преемством СССР советского инстинкта опасения своих чрезмерных реакций. Страна РФ управляется удачливой командой, но их удачи ограничивались тактическим уровнем. Со стороны Запада преемственность опыта осторожности также изношена с исчезновением «империи зла». Игра стала слишком легкой и часто сводится к проигрышам, поразительным при отсутствии глобального конкурента.

Мы в ситуации сверхриска , где тупики на каждом шагу, а на выходе повышают ставки. Крым – образцовый стратегический узел, созданный российской стороной при хаосе стратегических планов Запада.

Политика национальной безопасности предполагает хотя бы частичный консенсус в обществе и в элитах. (Разумеется, любой консенсус всегда оспаривается, подвергаясь испытанию конфликтами). Для России характерен недоконсенсус по безопасности из-за политики опоры на «подавляющее большинство», проводимой властями. Ставка на «подавляющее большинство», то есть внутренняя политика исключения, есть отказ от инклюзивной политики национальных интересов. Отменяя принцип консенсуса, Кремль раскалывает нацию в вопросах ее безопасности.