Герберт Уэллс - Открытый Заговор

Но из этого не следует, что такой разрыв обязательно приведет непосредственно к Открытому Заговору. Если говорить о менее высокоорганизованных обществах России и Китая с их специфическими интересами и предрассудками, то здесь мы имеем дело с гораздо более широким невежеством и гораздо более ужасающей дикостью нравов. Россия – страна десятков миллионов крестьян, которыми правит небольшая кучка интеллигенции в несколько десятков тысяч. Только эти несколько десятков тысяч человек доступны для идей построения нового мира, и в деле привлечения русской системы к активному участию в мировом заговоре можно рассчитывать только на это небольшое меньшинство и на его влияние через соответствующее образование на мириады стоящих ниже индивидов. По мере того как мы движемся на восток от европейской части России, доля здравомыслящих интеллектуалов, к которым мы можем обратиться за пониманием и участием, уменьшается до мизера. Уберите эту мизерную долю, и вы останетесь один на один с варварством, неспособным к социальной и политической организации выше уровня военного командира или атамана разбойников. Россия сама по себе по-прежнему отнюдь не застрахована от дегенеративного процесса в этом направлении, а надежда на то, что Китай вырвется из него без какого-либо насильственного вмешательства, является надеждой, за которую конструктивный либерализм цепляется без всякой гарантии.

Поэтому мы оставляем Россию, Китай и общества Центральной Азии и обращаем наши взоры к атлантическому миру. Только в этом мире мы найдем диапазон, размах мысли и свободу дискуссий, необходимые для адекватного развития Открытого Заговора. Именно в этих сообществах он должен начаться, и в течение долгого времени его основная деятельность должна будет развиваться и диффузно распространяться именно из этих центров. Он будет развиваться среди непрекращающейся интеллектуальной борьбы и благодаря этой борьбе останется живым. С практической стороны, слабость современного коммунизма во многом проистекает из того, что он пытается сосредоточить всю свою интеллектуальную жизнь и директивную деятельность в Москве и тем самым отрезает себя от свободных и открытых дискуссий в западном мире. Марксизм потерял мир, когда он перешел в Москву и перенял традиции царизма так же, как христианство потеряло мир, когда оно перешло в Рим и переняло традиции цезаря. Марксистская идеология, окопавшаяся в Москве и обороняющаяся от острой критики, может становиться все более и более догматичной и антипрогрессивной, повторяя свое священное кредо и отдавая невыполнимые приказы пролетариату во всем мире и, таким образом, может оставаться в закукленном состоянии до тех пор, пока нарастающая волна Открытого Заговора не накроет ее, не растворит ее и не проглотит все, что сможет переварить.

Индия, как и Япония, отрезана от основной части азиатского мира. Но в то время, как Япония стала формально вестернизированной нацией в сообществе таких наций, Индия остается миром в самом себе. На одном этом полуострове можно найти почти все типы сообществ: от племени дикарей из джунглей до огромного разнообразия варварских и средневековых княжеств, от потогонных фабрик, эксплуатирующих детей и женщин, до энергичной современной коммерциализации Бомбея. И над всем этим главенствует британский империализм, оказывая сдерживающее и контролирующее влияние, поддерживая мир, укрощая эпидемии, увеличивая поставки продовольствия за счет орошения, и тому подобное, и не прилагая почти никаких усилий для пробуждения интереса к современным идеям. Британия в Индии не является пропагандистом современных веяний: все они остались по ту сторону Суэца. В Индии британец – правитель столь же твердый, самоуверенный и нетворческий, как и римлянин. Старые религиозные и социальные традиции, сложные обычаи, касты, табу и неприкасаемые этого причудливо перемешанного, но не однородного сообщества, хотя и несколько дискредитированы иностранным влиянием, но все еще контролируют умы людей. Они оказались, так сказать, замаринованы в соусе британского раджи.

Открытый Заговор должен вторгнуться в индийскую систему и вступить в конфликт с предрассудками как управителей, так и управляемых. Ему приходится надеяться на отдельные бреши в унылой римской администрации: где-то найдется настоящий педагог, где-то – творческий государственный служащий, где-то – чиновник, еще улавливающий флюиды живой жизни далекой родины; и он должен попытаться наладить сотрудничество этих персонажей с прекрасным местным ученым, активно мыслящим местным князьком, землевладельцем или промышленником. По мере того как старые методы пассажирских перевозок заменяются полетами, будет все труднее ограждать сознание колониальной иерархии или умы непокорных «туземцев» от бурления жизни на британской родине.