Витольд Шабловский - Танцующие медведи. Опыт обретения свободы

А может, проще: “Вы знаете, почему мы здесь”.

Главное – то, что скажет Халил журналистам, когда Станевы будут грузить медведей в приготовленные заранее клетки.

Он говорит: “Господа, 14 июня 2007 года в Болгарии прекратила свое существование традиция танцующих медведей”.

4

В идеале должно было быть так: доктор Халил произносит эти слова, а его люди в фирменных куртках с логотипом “Четырех лап” по очереди выносят из дома Станевых Мишо, Светлу и Миму. Новостные передачи получили бы отличные кадры, а радиожурналисты смогли бы добавить интересные звуковые эффекты, например рычание медведя. Поскольку фонд “Четыре лапы” существует на пожертвования, он должен заботиться о хорошей картинке и звуке для СМИ. Фоторепортеры нащелкали бы первоклассных снимков, и все прошло бы без сучка без задоринки.

Но не получилось.

Сначала Веселин Станев не пустил доктора Халила в дом. Он вышел на крыльцо и заявил, что тому, кто хочет получить эксклюзивные кадры передачи последних танцующих медведей, снятые в доме последних медведчиков, придется выложить тысячу евро.

– Я ему сказал, что он спятил, – говорит Васил Димитров из “Четырех лап”. – Что я не собираюсь переводить это на английский. Но он уперся, и тогда я сказал журналистам, что мне очень неловко, но этот дурной жадный цыган хочет тысячу евро за фотографии. Почему дурной? А ты бы как назвал такое поведение? Но представляешь, репортер одного из немецких телеканалов просто полез в карман, достал деньги и дал цыгану. Немцы никогда не перестанут меня удивлять.

Димитров, немецкая съемочная группа и семья Станевых исчезают в неоштукатуренном доме.

Самая молодая Мима спокойно позволяет посадить себя в клетку. Младший из семьи Станевых кладет в угол клетки кусок хлеба, у него такой грозный вид, что медведица даже не пытается сопротивляться.

А вот с двумя остальными так просто не выходит.

– Они плакали, – рассказывает Марийка, жена Димитра. – Знаю, трудно поверить, что медведь может плакать, как человек. Но я полжизни провела с медведями и знаю, о чем говорю. У них текли слезы величиной с зерна чечевицы.

– Не знаю, плакали они или нет, – пожимает плечами Васил Димитров. – Знаю, что Станевы задачу им не облегчили. Они то рыдали, то кричали, то бросались на нас и на медведей. Бабка рвала на себе волосы, дед стучал палкой и обзывал нас ворами. Их сын желал нам гореть в аду. Медведям от этого уж точно лучше не было. Мима вошла в клетку. Светлу чудом уговорили. А Мишо заартачился. Битый час с ним сражались. Веселин и Димитр его уговаривали, клали в клетку сладости, шептали что-то на ухо. А медведю хоть бы хны, стоит на двух лапах, рычит, сопит.

Веселин говорит: “Я могу силой затащить его туда за нос. Но если холка порвется, не знаю, что будет. Он может нас всех растерзать. Не забывайте, что это дикий зверь. Если в нем проснется инстинкт – нам крышка”.

Они хотели, чтобы я вышел вместе с немецкой съемочной группой. Немцам два раза повторять не нужно, они уже сняли двух медведей, зачем рисковать?

Но я боялся, что сопротивление Мишо – это какой-то очередной цыганский трюк. Я не верил ни единому их слову и сказал, что останусь до конца.

Они не сразу, но согласились, и когда немцы вышли, Димитр позвал своего маленького внука, на вид лет пяти. Мальчик вошел в комнату, шепнул что-то медведю на ухо, прижался к нему, почесал его, потормошил, а потом сам вошел в клетку.

Мишо как загипнотизированный вошел вслед за ним.

Я оцепенел. Я понимал, что если с мальчиком что-то случится, если Мишо его хотя бы поцарапает, весь наш праздник псу под хвост.

Все – и медведи, и Станевы, и я – нервничали. Я боялся, что кто-то крикнет, что-нибудь выстрелит, кто-то постучит в дверь, и Мишо от стресса наделает глупостей. У медведя когти длиной шесть сантиметров. Пусти он их в дело, у мальчика от лица останется блин. Все, правда, висело на волоске.

Ты спрашиваешь, почему я вообще согласился пустить его в эту клетку? Да кто ж меня спрашивал! Он вошел в нее, прежде чем я опомнился.

Кроме того, нам было очень важно, чтобы медведи уехали отсюда без укола снотворного. Мы везли их в парк, который наш фонд открыл в Белице, в горах Пирин, для медведей, спасенных из цыганской неволи. По приезде на место нам нужно их ненадолго усыпить, чтобы провести обследование, а такие уколы нельзя делать слишком часто. Поэтому раз уж цыгане знают, как заставить медведя войти в клетку без укола, то почему бы и нет? Они живут с этими медведями, ребенок их сын, они должны понимать, что делают, так ведь?