Витольд Шабловский - Танцующие медведи. Опыт обретения свободы

Был еще такой Янко Русев, тяжелоатлет из Шумена, олимпийский чемпион и пятикратный чемпион мира. Я говорил: “Покажи нам, дорогая, как Русев штангу поднимает”. И она приседала, делала вид, будто лапами за штангу хватается, и тяжело сопела.

А когда наш знаменитый футболист Христо Стоичков начал играть за “Барселону”, я говорил: “Веля, покажи, как Стоичков симулирует фол”. И Веля ложилась на землю, хватала себя за ногу и начинала страшно скулить.

Некоторые медведчики любили про политику номера показывать. Что-то про Живкова, что-то про его людей, что-то про новое правительство. Когда Живкова от власти отстранили, все только про него и шутили.

Я этого никогда не любил. Во-первых, с властью шутки плохи, уж кто-кто, а я-то помнил о своем майоре, который только и ждал повода до меня добраться. Сколько новая власть продержится, никто не мог сказать, а майор казался вечным.

Во-вторых, я всю свою жизнь был и остаюсь убежденным коммунистом. До войны цыган был никем. После войны мы получили права, работу, жилье, люди читать и писать научились, болгары нас хоть немного уважать стали, и всем этим мы обязаны исключительно коммунистам.

Болгарам тоже при коммунизме жилось лучше. На святого Георгия у нас по традиции режут барашка. В деревне почти у каждого были на это деньги. Теперь на всю деревню всего несколько барашков режут. А в колхозе, в котором раньше десятки людей трудились, сегодня работают всего трое. Да и платят им через раз. Когда я слышу, что коммунизм – преступный режим, нехорошо на душе делается, потому что люди помнят все совсем по-другому.

По мне, так коммунизм – прекрасное время. Даже жаль, что у меня тогда медведя не было. Люди были веселее, счастливее. А сейчас? Тоска. Все выкручиваются как могут.

Гляди, вон там парнишка стоит возле дома, это мой внучок Иван. Самый способный из всех. Только что сдал выпускные экзамены, оценки хорошие, прям хочется, чтобы он дальше пошел.

Будь у деда медведь, дед сел бы в машину или автобус и, пока живой, сделал бы кружок от Варны до Бургаса да и заработал бы ему на учебу. И кто знает, может, через несколько лет был бы у нас в семье инженер. Случалось среди медведчиков и такое.

Но у меня нет медведя. Обидно, парень сдал экзамены, но вместо института будет работу искать.

Так что я над коммунистами никогда не смеялся. А вот один мой приятель пошутил как-то над царем Симеоном [2], который был у нас премьером и, придя к власти, пообещал, что за сто дней улучшит жизнь всем болгарам. Так вот этот мой приятель говорил своему медведю: “А ну-ка покажи нам, дорогой, как царь Симеон болгарам жизнь улучшил”. А медведь ложился на землю, закрывал морду лапами и страшно рычал.

Замечательный был номер и хорошо показывал, как изменилась жизнь в Болгарии после коммунизма.

6

Помимо номеров люди хотели, чтобы медведь их массировал и лечил. Если кто-то сильно болел и врачи уже не могли помочь, то такой человек шел к медведчику. Медведь ложился на больного, и считалось, что он забирает болезнь на себя. А поскольку он зверь сильный, то и не сдохнет, сдюжит. И говорю тебе, что-то в этом есть, потому что когда я ходил по ярмаркам, то каждый год бывал в одних и тех же деревнях. До сих пор помню даты всех ярмарок в нашем воеводстве: Русокастро – 6 мая, Каменово – 24 мая, Бояджик – 2 июня и так далее.

И на этих ярмарках я много раз видел людей, которые годом раньше выглядели так, точно вот-вот отдадут Богу душу, а Веля на них полежала – и они выздоравливали. Приходили, благодарили, приносили ей сладкого. И я частенько слышал: “Это ваш медведь мне жизнь спас”.

Массаж – отдельная песня. Ничто так не помогает при болях в позвоночнике, как медведь. Ложишься на живот, а медведь кладет на тебя лапы и проводит ими сверху вниз. Жена деревенского старосты, которая тебя ко мне привезла, должна помнить, как я когда-то приезжал с Велей делать массаж ее отцу. Она тогда была маленькой девочкой и страшно плакала, думала, с папой что-нибудь случится. Нам пришлось сделать вид, будто я ухожу, мама увела ее в другую комнату, и только тогда мы приступили к массажу. И помогло. Лечение – единственное, на что я соглашался в своей деревне. Выступать – никогда, стеснялся. Но в лечении людям отказывать нельзя.

А вот если болела Веля, я лечил ее сам. Сразу понимал, что у нее болит. Видел, когда ей плохо. Понимал ее лучше, чем многих людей. Мне достаточно было на нее взглянуть, и я уже знал, что она хочет мне сказать.

Когда у нее болел зуб, она показывала лапой на морду, и тогда я смачивал ватку в ракии и делал ей компресс. Ведь я ей зубов не выбивал. Другие медведчики надо мной смеялись, мол, покусает она меня, и поделом. Может, я и правда глупый был. Хотя как-то раз пьяный студент попытался прижечь ее сигаретой, так Веля схватила его зубами за руку, но челюсти не сжала. Так что, может, в моем воспитании все-таки был смысл, а? Сжала бы – нам бы конец пришел. Ее бы усыпили, я бы отправился в тюрьму, а студент остался бы без руки.