Илья Будрайстскис - Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России

Добро выступает в качестве чистой физической силы уже на следующем этапе – внешнего, агрессивного проявления Зла, которое должно быть немедленно пресечено. Там, где человек является «сильным во зле», общественно-организованное психическое понуждение, облечённое в форму закона и авторитета, уже бессильно. Противодействие злу становится здесь долгом, т. е. активным проявлением Добра каждого «духовно здорового человека». Свою добрую волю он обращает на тело злодея как непосредственное орудие зла. На этом пути не стоит сдерживать себя, ведь «благоговейный трепет перед телом злодея, не трепещущего перед лицом Божиим… это моральный предрассудок, духовное малодушие, безволие, сентиментальное суеверие», «сковывающее каким-то психозом здоровый и верный порыв духа».

Согласно Ильину, безусловно «прав тот, кто оттолкнёт от пропасти зазевавшегося путника, вырвет пузырёк с ядом у ожесточившегося самоубийцы, вовремя ударит по руке прицеливающегося революционера… выгонит из храма кощунствующих бесстыдников». В каждом из этих поступков нет злобы или личного интереса, ими движет исключительно «подлинная воля к недопущению объективации зла». Потребность в этой воле наступает тогда, когда правовое понуждение уже не работает, а увещевание потеряло смысл. Эта превосходящая Закон сила зовётся Любовью. Любовь холоднее смерти

Любовь, как движущая сила духовности и совершенства, прямо противоположна произвольной любви-желанию, равно как и морально-гедонистической любви- жалости. И произвольная любовь, и ложно понятая «любовь к ближнему», рассматривают свой объект как автономный, внешний по отношению к себе. Этот объект любви принимается нераздельно – как уникальное сочетание добрых и злых черт, как тело, которое необходимо беречь и спасать от страданий. В такой любви нет истины, которая должна осуществиться, нет духовного предмета, по отношению к которому любовь направлена. Избавление от страданий является фундаментально ложной задачей, ибо «сущность страдания состоит в том, что для человека оказывается… закрытым путь к низшим наслаждениям». Страдание является неизбежным следствием осознания, это «источник воли и духа, начало очищения и видения, основа характера и умудрения». Любовь, которая лишь сочувствует и оберегает, духовно слепа – так как отождествляет любящего с объектом любви безотносительно к содержанию этого объекта.

В такой любви нет ни внутренней правоты, ни стремления – она «не служит, а наслаждается, не строит, а истощается». Только духовная сила, «чутьё к совершенству», открывает «человеку подлинный предмет для любви». Подлинная любовь начинается с любви к Богу, и только затем переходит в любовь к «началу Божественного» в человеке. Такая любовь не придаётся «соблазнам сентиментальной гуманности» и «не измеряет усовершенствование человеческой жизни довольством отдельных людей или счастьем человеческой массы». Этой любви доступно высшее понимание того, почему «болезнь может быть лучше здоровья, подчинение – лучше власти, бедность – лучше богатства», а «доблестная смерть лучше позорной жизни».

Сентиментальному состраданию и бездуховным проектам материального счастья народных масс следует противопоставить подлинный, «отрицающий лик любви». Отрицающая любовь не доставляет радости и успокоения, но приносит муки, так как постоянно требует заставления и понуждения в отношении своего объекта. Отрицающая любовь – это динамичное отношение между очевидностью и произвольностью, между несовершенной действительностью и божественным понятием, между Злом и Добром.

Такая динамика означает «постепенное удаление того, кто любит, от того, кто утрачивает право на полноту любви». В своей последовательности (а значит, следуя гегелевской диалектике, осуществлению через отрицание), эта любовь по отношению к объекту выражает:

…неодобрение, несочувствие, огорчение, выговор, осуждение, отказ в содействии, протест, обличение, требование, настойчивость, психическое понуждение, причинение психических страданий, строгость, негодование, гнев, разрыв в общении, бойкот, понуждение, отвращение, неуважение, невозможность вой ти в положение, пресечение, безжалостность, казнь.

Итак, чтобы действенно противиться Злу, любовь должна радикально измениться, отказавшись от обещания индивидуального счастья, чтобы превратиться в путь подвига, «безрадостный и мучительный». Только так, отрицая видимость ради предмета, тело ради духа, любовь становится «верховным основанием всей ведущейся человеком борьбы со злом».