Николай Зенькович - Как Ельцин преемника выбирал

Мирошкинская рецензия начинается с того, что лет семь назад в советской (тогда еще) прессе появилось сенсационное сообщение: героя Гражданской войны Николая Щорса не существовало! Опираясь на некие «абсолютно достоверные» свидетельства, автор нашумевшей публикации утверждал, что все подвиги легендарного начдива придуманы… Александром Довженко, постановщиком популярного фильма. Мысль увековечить на киноцеллулоиде жизнь и смерть «украинского Чапаева» якобы подсказал режиссеру сам Сталин. Так, по словам автора статьи, ничем не примечательный красный кавалерист по фамилии Щорс был посмертно возведен в ранг национального героя и зачислен в советский мифологический пантеон. Версия перестроечного публициста имела солидное логическое обоснование: во времена Большого Террора случались и не такие фальсификации…

Эту версию я привел в разделе «Откуда вылетела пуля», посвященном личности легендарного героя Гражданской войны. Напомнив ее, Мирошкин справедливо замечает, что в исторической науке далеко не все подчиняется законам абстрактной логики. Один-единственный новонайденный документ может вмиг разрушить стройную систему теоретических рассуждений.

«Недавно в „деле Щорса“ заново решил разобраться известный историк и писатель Николай Зенькович, давний исследователь наиболее „темных“ периодов советской эпохи, — пишет Мирошкин. — Он кропотливо изучил малоизвестные мемуары участников Гражданской войны (большинство этих книг с конца 30-х находились в спецхранах) и установил, что красный начдив Щорс действительно существовал!

О нем рассказано в воспоминаниях, изданных задолго до беседы Сталина с Довженко. Сын белорусского (а не украинского) крестьянина Николай Щорс прославился на Правобережье своими дерзкими победоносными рейдами против деникинцев, петлюровцев и поляков, своим военно-организационным дарованием (командовать дивизией в те годы — не шутка) и своей… нелюбовью к Троцкому. Именно последнее обстоятельство, считает Зенькович, и стало причиной гибели храброго командира. Вопреки советским биографиям, пуля, оборвавшая жизнь Щорса, была выпущена не в лоб из петлюровского пулемета, а в затылок из нагана комиссара-троцкиста. Так, по мнению историка, всесильный наркомвоенмор расправился с чрезмерно строптивым красным „вождем“».

Каждый из очерков, собранных в книгу «Вожди и сподвижники», считает рецензент, приоткрывает завесу над какой-нибудь загадкой советской истории. Признаюсь, лестно было читать строки, свидетельствующие о том, что рецензент знает и другие мои книги. «Автор политических бестселлеров о покушениях на кремлевских лидеров и о жизни зловещего Лаврентия Берии и в новом своем сочинении остался верен принципу „читатель мне друг, но истина дороже“. Двенадцать глав этой книги — мощный удар по историческим стереотипам самого разного происхождения».

Мирошкин выделяет тот факт, что большая группа очерков связана темой отравления. С этим утверждением нельзя не согласиться, хотя я специально этого не делал. Спору нет, отравление — коварный способ убийства, и он вменялся в вину «троцкистско-бухаринским шпионам», а затем и кремлевским врачам. Но с дальнейшим умозаключением рецензента я не могу согласиться. Мирошкин утверждает, что и сам Сталин нередко прибегал к яду, чтобы избавиться от неугодных лиц. Мол, ныне доподлинно известно, что в недрах НКВД действовала сверхсекретная лаборатория ядов, где проводились опыты на людях.

Любой человек может иметь свое суждение и свободно его высказывать. Верит рецензент, что Сталин «нередко прибегал к яду, чтобы избавиться от неугодных лиц», ну и верь себе на здоровье. Но зачем это мнение приписывать мне?

Читаю некоторые утверждения Мирошкина и удивляюсь. Ну, к примеру, вот это: «Зенькович полагает, что в 1927 году чекистами был отравлен крупнейший психиатр Бехтерев, диагностировавший у Сталина паранойю». Или вот это: «Не исключено также, что отравленный торт преподнесли в день 70-летия Н. К. Крупской, посмевшей „свое суждение иметь“ о политике Вождя Народов. Исследователь предполагает, что в 1923 году тяжелобольной Ленин хотел, в соответствии с революционными традициями, принять яд и просил Сталина (знал, к кому обратиться!) принести ампулу. Патологическая ядобоязнь отличала генералиссимуса в последние годы жизни, что все же, по предположению Зеньковича, не уберегло его от отравления своими ближайшими сподвижниками. Старый немощный волк, почти как в сказке Киплинга, стал мешать молодым хищникам…»