Эдуард Баталов: Философия бунта

Во всяком массовом непролетарском движении значительная часть его участников не имеет четко оформленных взглядов на характер исторического процесса, на природу и перспективы движения, которое стихийно увлекло их за собой. В движении «новых левых» к этому добавляется еще и сознательное нигилистическое отношение определенной части студенчества и интеллигенции ко всякой теории и идеологии [ Характеризуя американских «новых левых», теоретический журнал Компартии США «Политикл афферс» писал: «То, что можно назвать идеологией «новой левой», не поддается легкой оценке из-за того, что она чрезвычайно изменчива и никогда не является приемлемой для всего движения в целом. Дело усложняется еще и тем, что многие участники движения утверждают, будто они не связаны ни с какой идеологией и начинают с пустого места. Такая позиция сама по себе может быть признана частью политического миросозерцания «новой левой» [14] ]. Такой теоретический нигилизм обусловлен особенностями идеологической жизни современного капиталистического общества.

Одной из господствующих форм буржуазной идеологии на Западе является так называемая «идеология интеграции», ориентирующая индивида на конформистское отношение к существующим институтам и ценностям, отрицающая возможность их ниспровержения, проповедующая «здоровый реализм» и предлагающая индивиду собственными усилиями прокладывать себе «путь наверх» в рамках данного мира. Эта идеология, отождествляемая леворадикалами с идеологией вообще, рассматривалась ими как воплощение материальной силы конформизма, которую следовало подвергнуть полному и безоговорочному отрицанию. К тому же в глазах определенной части «новых левых» всякая целостная идеология выступает как «закрытая», как не оставляющая возможности для спонтанного творчества. Если, рассуждали бунтари, революционное действие оформить идеологически, оно должно получить свое лингвистическое, словесное выражение, а это может быть осуществлено только в рамках грамматики, синтаксиса, лексики «сложившегося» языка, давно уже интегрированного существующей социальной системой. Остается одно из двух: ориентироваться на какую-либо «сложившуюся» идеологию, попытаться на базе «сложившегося» языка создать новую идеологию, но тогда это будет проявлением конформизма, либо отказаться от всякой идеологии и тем самым открыть путь к неограниченному спонтанному творчеству, в том числе и языковому [ Стремление к языковому творчеству на базе отрицания значений слов «повседневного», «официального» языка, принятого в обществе, – типичная черта современных движений протеста. Впервые в послевоенные годы это явление обнаружилось уже у битников. Современные леворадикалы тоже озабочены проблемами языка, о чем весьма красноречиво рассказывает Маркузе. См. 15 ].

Однако большинство «новых левых» сознает, что стихийно сложившееся бунтарское умонастроение массы леворадикалов должно получить определенное идеологическое оформление. «Пусть старухи глубокомысленно жалуются на конец идеологии, – писал один из идеологов этого движения – американский социолог Райт Миллс в «Письме к новым левым», – мы спокойно начинаем двигаться вперед» [16] . Но куда именно?

Обобщая исторический опыт приобщения непролетарских слоев к рабочему движению в конце XIX – начале XX в., В. И. Ленин отмечал, что «привлечение новых и новых «рекрутов», втягивание новых слоев трудящейся массы неизбежно должно сопровождаться шатаниями в области теории и тактики, повторениями старых ошибок, временным возвратом к устарелым взглядам и к устарелым приемам и т. д.» [17]. Опыт движения «новых левых» подтверждает справедливость ленинского вывода и по отношению к современной эпохе.

Признавая «развитое индустриальное общество» абсурдным, достигшим той стадии, когда оно стало достойным единственной участи – «тотального отрицания», «новые левые» обратились к идеям, которые могли дать им теоретическое «обоснование» бунта и вместе с тем содержали бы в себе его нравственное оправдание, которые прямо или косвенно признавали бы за молодежью и интеллигенцией роль «детонатора», «катализатора» движений протеста и возводили бы присущие им особенности в непременную предпосылку «подлинно революционного» действия.

Ближе всего к этим требованиям стояла идеология анархизма, тем более что она исторически сложилась на непролетарской классовой основе и ориентировалась главным образом на непролетарские слои.