Дмитрий Волкогонов: Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Отношения Ленина и Троцкого в значительной мере высвечиваются в их переписке. Мне удалось установить бо­лее 120 писем, телеграмм, записок, которые Ленин адресо­вал Троцкому. Можно предположить, что их было гораз­до больше. Вероятно, немало документов, в которых Ленин явно благожелательно выражал свое отношение к Троц­кому, просто уничтожены. Не случайно в так называемом „Полном собрании сочинений" Ленина, „Ленинских сборни­ках" содержатся без изъятия все материалы, где есть хоть какой-либо элемент критики Троцкого, и, естественно, от­сутствуют документы, где даются положительные оценки личности Председателя Реввоенсовета и его действий.

Когда Ленин умер, Сталин в борьбе с Троцким выта­щил на свет всю старую полемику, благо ленинское „крас­норечие" давало много уничижительных эпитетов опально­му вождю. Работая над книгой о Сталине, я смог уста­новить, что этот „выдающийся вождь" просмотрел все ле­нинские тома в поисках критики Троцкого. Ленинские вы­ражения в адрес Троцкого (впрочем, в отношении других он высказывался еще хлеще) вроде: „подлейший карьерист", „проходимец", „шельмец", „свинья" — брались Сталиным на вооружение.

Но наследники Ленина начисто „забыли"его оценки Троцкого, когда они были иными. Например, связанную с выборами в Учредительное собрание. „Само собой понят­но, — писал Ленин, — что из числа межрайонцев, совсем мало испытанных на пролетарской работе в направлении нашей партии, никто не оспорил бы такой, например, канди­датуры, как Троцкого, ибо, во-первых, Троцкий сразу по Приезде занял позицию интернационалиста; во-вторых, бо­ролся среди межрайонцев за слияние; в-третьих, в тяжелые июльские дни оказался на высоте задачи…" Когда в ноябре 1917 года Зиновьев высказался на заседании ЦК партии о включении в состав советского правительства правых эсе­ров и меньшевиков, Троцкий запротестовал. Ленин оценил эту позицию очень высоко: „Троцкий давно сказал, что объ­единение невозможно. Троцкий это понял, и с тех пор не было лучшего большевика".

Можно привести еще пример, свидетельствующий о вы­сокой степени доверия Ленина к вчерашнему непримиримо­му противнику. Когда однажды на заседании Политбюро зашел разговор о том, что Троцкий (дело было в 1919 году) не колеблясь принимает решения о расстреле командиров и комиссаров на фронте, если они выпустили нити управле­ния частью или соединением, Ленин встал на сторону Троц­кого. Разговор на Политбюро носил оттенок осуждающий. Троцкий, вспоминая случаи расстрелов в 1918 году, зло бро­сил:

— Если бы не мои драконовские меры тогда под Свияжском, мы не заседали бы здесь в Политбюро!

— Абсолютно верно! — отозвался Ленин и стал что-то быстро писать на бланке Председателя Совнаркома. Затем он этот бланк протянул Троцкому. Там было сказано:

„Товарищи!

Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в пра­вильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело.

В.Ульянов-Ленин".

— Я вам выдам сколько угодно таких бланков, — доба­вил Ленин.

Заметьте, высшее доверие Троцкому Ленин оказывал в реализации функций диктатуры. Ленин видел в Троцком „железного комиссара" революции и одобрял его беспощад­ность. Жестко, грубо, норой беспощадно полемизируя на европейской скатерти социал-демократизма до 1917 года, после переворота два вождя почувствовали себя тесно при­кованными к галере русской революции. Более того, при­верженность к бескомпромиссности, крайнему радикализму фактически бросила Ленина и Троцкого в тесные политиче­ские объятия. Они были нужны друг другу, нужны больше­вистской революции.

Однако Троцкий, более впитавший традиции европей­ской социал-демократии, глубже, нежели Ленин, и раньше, чем он, почувствовал смертельную опасность быстро расту­щего бюрократизма. То был зловещий сигнал рождения то­талитарности. Ленин заметил эту страшную угрозу, когда у него не осталось ни сил, ни времени для борьбы с нею. Много позже, уже в изгнании, Троцкий напишет о специфи­ческом явлении вырождения советского общества — „ста­линской бюрократии". В писаниях сталинских теоретиков, констатировал критик, этот социальный слой вообще не су­ществует. „Нам говорят лишь о .ленинизме", о бесплотном руководстве, об идейной традиции, о духе большевизма, о невесомой „генеральной линии", но о том, что чиновник, живой, из мяса и костей, поворачивает эту генеральную линию, как пожарный — свою кишку, нет, об этом вы не услышите ни слова… Таких чиновников несколько миллио­нов! — больше, чем было промышленных рабочих в пери­од Октябрьской революции… Возник могущественный бю­рократический аппарат, поднимающийся над массой, коман­дующий ею…"