Джозеф Стиглиц - Ревущие девяностые. Семена развала

Администрация Клинтона потерпела провал при попытке управления глобализацей в первое время после окончания холодной войны, но она честно искала верный путь в этом сложном новом мире. Была попытка найти баланс между жесткой переговорной позицией и тонкой дипломатией, попытка создания долговременного актива доброй воли. Мы испортили этот баланс — я полагаю, что это так — но я думаю, что мы были готовы усвоить уроки наших ошибок. Установленный нами режим прав на интеллектуальную собственность обрекает тысячи и, может быть, миллионы людей в развивающемся мире на преждевременную смерть, и, лишь когда нам указали на это, мы изменили нашу политику — предложили компаниям добровольно сделать лекарства более доступными. Но администрация Буша, после того как нехотя согласилась на обсуждение этой проблемы в рамках так называемого Раунда развития, тем не менее упорно противостояла всему миру, не соглашаясь на реформу режима. Она продолжала ставить интересы фармацевтических компаний выше страданий людей в развивающемся мире.

Ревущие девяностые — первое десятилетие новой эры после окончания холодной войны — может быть, и не были тем сказочным десятилетием, каким оно казалось в свое время. Мы сеяли семена краха того самого бума, которым мы так гордились. Но все-таки темпы роста выросли, а бедность сократилась.

В эту новую эру глобализации не только товары начали более свободно перемещаться по всему свету, но и идеи. Кажущийся триумф американского капитализма оказал огромное влияние на Европу, Латинскую Америку, Азию и весь остальной мир. Другие страны захотели узнать, чему следует приписать успех Америки, для того чтобы лучше перенимать ее опыт. И в самой Америке были такие, кто несклонен был скромно молчать: министерство финансов США, например, охотно поучало страны Юго-Восточной Азии, как им надлежит следовать американским принципам ведения бухгалтерского учета и корпоративного управления, Латинская Америка должны была (добровольно или не совсем) принять политику «Вашингтонского консенсуса», которая, как предполагалось, сделает экономики ее стран более похожими на экономику их северного соседа.

В Европе некоторые поспешили с собственной интерпретацией американского успеха: его приписывали поведению корпораций, руководствующемуся критерием сальдо Счета прибылей и убытков, динамичному высшему менеджменту, стимулируемому высокой оплатой, — это была интерпретация европейского высшего менеджмента, с завистью взиравшего на своих американских коллег, оплачиваемых в десятки и сотни раз выше за мало чем отличавшуюся от европейской результативность. Кое-кто перешел на новые трюки, плод американской изобретательности — фондовые опционы, замаскированные многомиллионные пенсии, предназначенные для личного обогащения. Но другие сохранили скепсис; в Европе развернулись споры о природе корпоративного управления, по крайней мере, велась дискуссия на тему, в каких пределах следует принимать во внимание интересы наемных работников. Я хочу здесь уточнить, что не имею в виду, что американский высший менеджмент в сложившихся исторических обстоятельствах проявил особую непорядочность или что в среднем европейские высшие менеджеры были более добропорядочными; нет, скорее американский высший менеджмент подвергся искушению, которому не смог противостоять — финансовые инновации дали им новые способы обманывать своих акционеров и усилили стимулы, побуждающие их к этому; проблемы корпораций распространились на аудиторские фирмы и банки, что создало самоусиливающийся эффект прямой связи. Были сильные стимулы, побуждающие к изменению норм поведения, и нормы были изменены. Стало считаться приемлемым и даже необходимыми выплачивать вознаграждения, в прежние времена или в других странах считавшиеся возмутительными. Те же самые тенденции возникали в Европе и в других местах. В Европе они, может быть, сдерживались более строгими нормами поведения и системой бухучета, в которой акцент делался не столько на соблюдении деталей формальных инструкций, сколько на точном воспроизведении общей картины финансового здоровья фирмы. Но у меня нет сомнений, что если бы бум в Америке продлился, эти тенденции и в Европе приняли бы необратимый характер. На сегодня рынок услуг высшего менеджмента стал глобальным, и поэтому, в конечном счете, американские нормы того, что считать «честной игрой» и «быть на высоте конкурентоспособности» (первоклассная компания обязана иметь первоклассного генерального директора, иными словами платить ему кучу долларов!), распространились бы, как я полагаю, повсюду. К счастью для Европы, американские проблемы стали явными до того, как пример Америки смог причинить там более непоправимый вред. Сейчас в большинстве европейских стран упорно работают над совершенствованием корпоративного управления и нормативов бухгалтерского учета, но в Америке это встречает сопротивление. В Америке многие выступают против улучшения информации с фондовым опционом, опасаясь, что это подорвет капитализацию фондового рынка (что на самом деле было бы уместно), то же самое имеет место и в Европе. И хотя во многих отношениях Европа стартует в некотором смысле с лучших позиций, чем Америка, в других отношениях она слабее: американская правовая система, включающая принципы обычного права [147], защищающие интересы миноритарных акционеров, и совместная юрисдикция как федеральных властей в лице Комиссии по ценным бумагам и биржам (КЦББ), так и штатных властей в лице генеральных прокуроров штатов, безусловно, обеспечивают лучшее исполнение формальных (писанных) законов. И не КЦББ, попавших под влияние Буша и его друзей, многие из которых составили себе состояния способами, весьма похожими на описанные выше и которые не считали это ничем предосудительным (коль скоро им удалось выйти сухими из воды), но генеральный прокурор штата Нью-Йорк Элиот Спитцер выявил вопиющие примеры злоупотреблений и возбудил по ним судебные дела.