Андрей Ланьков - Естественная смерть корейского сталинизма

Все это вместе означает, что северокорейская элита (а это достаточно адекватные люди; в отличие от народа, они отлично понимают ситуацию) осознает, что у них нет выхода, они его не видят. Они, условно говоря, едут на тигре: понимают, что опасно, а как слезть – не знают. Они не видят выхода из ситуации. Они видят, что если они начнут реформы китайского образца – сметут. Причем сметут так, что костей не соберешь. Часто приходится слышать от них вопрос, его и мне задавали (самое смешное, что я езжу в Пхеньян, несмотря на достаточно известную репутацию, но клейма ставить вроде негде, отдельная песня, почему езжу), и всем задают: «А что случилось в Восточной Европе с бывшими партийными работники и прочими ГДРовскими руководителями?». Этот вопрос слышишь так часто, что понятно, что он там крутится в головах власть предержащих постоянно. Они боятся.

Соответственно, с начала 90-х гг. политика была такая. После небольших экспериментов с реформами – никаких реформ, продолжать удерживать ситуацию, дробить любые попытки политической самоорганизации, не допускать любой не контролируемой государством деятельности. Но случилось интересное: система стала разваливаться снизу. Эта замечательная система, лишившись финансов, поддержки сверху, стала валиться снизу. Как? Я уже начал говорить. Люди перестали получать карточки. Некоторое время люди ждали, тем более что им все время обещали: «Вы немного подождите, немного потерпите. Все будет в порядке, сейчас великий вождь, руководитель нам все организует, все будет замечательно». Но время шло. Обещанные корабли и грузовики с рисом и ячменем не появлялись, народ начал мереть. А тот, кто не начал мереть, начал задавать вопросы: «А как же крутиться?». И люди начали крутиться.

Ситуация немного напоминает Советский Союз самых ранних постперестроечных лет. Проблема в том, что в Северной Корее коллапс государственной индустрии был практически полным. Есть разные оценки, но, по-видимому, встало до 3/4 всей северокорейской промышленности. Люди ходили на работу. Но они приходили на работу, садились к недействующим станкам и сидели там положенные часы, не получая за это ничего. Понятно, что они стали искать какие-то другие выходы.

Во-первых, начался гигантский рост частной торговли самого разнообразного вида. Практически в это время рухнул контроль на корейско-китайской границе. Как недавно заметил один американец, хорошо знающий ситуацию, эта граница открыта примерно настолько же, насколько граница между США и Канадой сейчас. Северная Корея и раньше не контролировала границу, с расчетом, что если кто-то бежал в Китай (желающих бежать к Мао Цзэдуну в Китай было не так много в былые времена), то люди рано или поздно вылавливались китайской полицией, выдавались обратно северокорейцам и несли суровое заслуженное наказание. Скрыться им было невозможно, и делать им там было нечего. Но с начала 90-х гг. Китай стал притягательным местом, люди начали уходить туда, потому что они стали работать, стали там находить работу за 1-2 доллара в день, что очень много для Северной Кореи, потому что ныне по «черному» курсу зарплата в Северной Корее – 1-2 доллара в месяц. Они стали там жить и работать. Среди них много женщин, которые начали выходить замуж за китайцев и т.д. Стала развиваться челночная торговля, отходничество и активнейшая контрабандистская деятельность.

Примерно 1996 г. – это взрыв рынков. Рынки до этого существовали, но они были жестко контролируемые и небольшие. И вот, рынки захлестнули корейские города. Есть такая шутка, которую мне недавно довелось слышать от северокорейцев, – что в Северной Корее все очень просто, есть северокорейцы двух видов: либо те, которые заняты торговлей, либо те, кто мертвы. Помимо продажи-перепродажи гуманитарной помощи, которая стала поступать, контрабанды, изделий, которые могли стать и становились объектами контрабанды, помимо элементарного массового растаскивания на цветные металлы государственных предприятий (это привело к тому, что сейчас при всем желании запустить эти заводы нельзя, потому что все, что можно было продать на сырье в Китай, уже продано 10 лет назад) – помимо всего этого стало расти собственное мелкое производство. Т.е. крестьяне, игнорируя запреты, начали возделывать вместо одной сотки большие участки земли. Стали появляться частные мелкие мануфактуры, практически классические мануфактуры рассеянного типа. Т.е. из Китая ввозились образцы одежды, расшнуровывались, расшивались, с них делались выкройки и шились точно такие же образцы. Капитализм пошел снизу.