Сергей Кургинян - Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором

Мы при этом ни в коем случае не стремимся демонизировать марксизм, как это пытаются делать наши оппоненты из противоположного лагеря. Сейчас это было бы слишком пошло, слишком по-филистерски, как любил говаривать Маркс. Мы, напротив, хотели бы подчеркнуть заслугу Маркса в том, что он своими исследованиями прикончил филистерский, или профанныи, гуманизм и этим, с нашей точки зрения, сотворил доброе дело. Критика Марксом гуманистических благоглупостей носит непреходящий характер. Да, Маркс вместе с его гениальным соратником Ф.Ницше нанесли смертельные удары гуманизму, но какому? Тому, чье место на свалке. Тому, чей труп смердит уже не одно столетие. Вот уж поистине, этот раздувшийся труп мещански-сентиментального гуманизма, тем более «сладенького», чем больше мерзостей творилось в мире, освященном его фарисейством, к концу XIX века было уже «ни объехать, ни обойти. Единственный выход — взорвать».

И взрыв состоялся. Приговор был произнесен. Но во имя чего?

Мы отвечаем — во имя нового гуманизма, свободного от риторики, жесткого и сурового. И этот гуманизм, отправляясь от Маркса к Ницше, неминуемо должен был их же и отрицать, и в первую очередь отрицать в них веру в творческую силу зла, отвергать в них антирелигиозный и антиморальный характер, бунтовщичество и титанизм, разрыв между целью и средством.

Это действительно категорически необходимо отрицать. Отсюда один лишь шаг до мистерии Тьмы, и, как мы покажем ниже, этот шаг вскоре был сделан. Но нельзя «выплескивать с водой и ребенка», нельзя не видеть высокого смысла фразы Фридриха Ницше: «Человек — это то, что необходимо преодолеть», нельзя не ощутить открытости будущему коммунистической идеи нового человека. То, что необходимо сегодня, должно быть отрицанием марксовского отрицания, должно быть преодолением ницшеанства, но вовсе не игнорированием того и другого с пошлыми ссылками на то, что эти мыслители послужили становлению злых сил, тоталитарных режимов. Мы должны помнить, что мыслители служат лишь истине.

Гуманистическая алхимия чревата страшным соблазном. Суть его в следующем. Если Тьма первична и из нее порождается Свет, то долг каждого сотворить эту Тьму в самом себе и через эту Тьму, приводя ее количество в новое качество, разжечь Свет. Эта попытка осуществления Света из Тьмы в ритуальной практике, в политической практике, в моральной практике индивидуума имеет страшный смысл и сопряжена с испепелением всего человеческого в человеке. Отрицая этот путь, мы все же должны признать, что подобное самосжигание, превращение своей сакральной субстанции в неглессу — в черную первоматерию — имеет право на жизнь там и только там, где речь идет об индивидуальном творчестве, обращенном к Свету, поскольку здесь оправданием служит страдание: сверхчеловеческое напряжение, подвижничество особого рода. Бездна, смотрящая на нас глазами Пушкина, Гоголя, Достоевского, Блока, есть Бездна, преодоленная белым огнем творчества, искупленная страстями по Абсолюту. И наше отношение к ней — это благоговейная сдержанность.

Возможно такое алхимическое упорство и в политике. Но лишь в одном-единственном случае. А именно когда уже настала не тобою сотворенная кромешная Тьма, когда лишь бросок в ее недра может остановить сокрушение Мира. Этот трагический бросок, осуществлен Лениным, и здесь нам тоже не пристало глумиться, а пристало лишь сдержанно и строго соизмерять содеянное. Но во всякой подобной алхимической трансмутации должна быть высокая покаянность и твердое сознание запретности подобных актов. Формула их оправдания может звучать в терминах типа «окаянная оправданность», что означает «недопустимую допустимость», сознание великой греховности, действительной, а не надуманной уникальности исторического момента, суперкатастрофы бытия.

И, наконец, главное — это та мера страдания и неприкаянности, которыми высокая личность платит за деяние, не требуя благодарности и «славы в веках». Всякое снижение меры и растиражирование этих ситуаций приводит к тому, что трагедия перерождается в культ бестиализма, при котором Зло не только не порождает Добра, а начинает купаться в себе самом, себя же воспроизводя, цинически утверждая себя в качестве полного и тотального абсолюта.

Мы можем сказать, что мещанский обывательский гуманизм несет ответственность за тот разлагающий его субстрат, который не мог не возникнуть в силу пороков, свойственных мещанскому гуманизму, и что субстрат породил в итоге господство мысли и действия, духа и практики той разбойничьей шайки, которая чуть не погубила мир в XX столетии.