Ричард Пайпс - Два пути России

Как была устранена всякая частная собственность на недвижимость, точно так же было покончено со всеми порядками и действиями, хотя бы смутно напоминавшими о городском самоуправлении. В России так никогда и не произошло юридического отделения города от земли – того, что с античных времен стало отличительной чертой европейской истории. Город в Московском государстве, как и в большинстве регионов мира, не затронутых западной культурой, был подобием деревни. Сохранялось даже внешнее сходство. Во второй половине XIX века виднейший российский историк того времени так описывал русский город: «Европа состоит из двух частей: западной, каменной и восточной, деревянной… (Русские) города состоят из кучи деревянных изб, первая искра – и вместо них куча пепла. Беда, впрочем, невелика, движимого так мало, что легко вынести с собою, построить новый дом ничего не стоит по дешевизне материала; отсюда с такою легкостью старинный русский человек покидал свой дом, свой родной город или село…».

Города в Московии относились к «черным» землям, то есть подлежали налогообложению. Статус города определялся для них присутствием правительственного чиновника – воеводы. Их рядовые обитатели, как крепостные к земле, были привязаны к своему месту жительства и без разрешения менять его не могли. Если на Западе, говоря словами немецкой поговорки, «городской воздух делал свободным», то есть крепостной, которому удавалось прожить в городе год и один день, автоматически обретал свободу, то в России для возвращения беглых крепостных не существовало никаких сроков: крепостная неволя была состоянием вечным.

Обладание городской недвижимостью, как и владение землей, было сопряжено с обязанностью нести государеву службу: «не было ни единого вида городского имущества, которым граждане (точнее, подданные) могли бы владеть на правах полной собственности». Ибо земля, занятая городскими строениями, находилась в составе либо вотчины, либо поместья и в любом случае подлежала конфискации, если ее обитатели не умели или не хотели выполнять свои повинности. Ее нельзя было ни завещать, ни продать без разрешения правительства. Даже торговые места на Красной площади в Москве принадлежали царю.

Не имея ни экономических, ни правовых привилегий, тяжело обремененные повинностями, российские города развивались медленно. Средний город в Московском государстве середины XVII века насчитывал 430 домов, населенных семьями в составе пяти человек, так что в целом его население чуть превышало две тысячи. Если к 1700 году в большей части Западной Европы на долю горожан приходилось 25 % населения, а в Англии и все 50 %, то в России в середине XVIII века в городах проживало лишь 3,2 % облагавшихся подушной податью лиц мужского пола, то есть приблизительно 7 % населения страны. Москва, на долю которой приходилась треть городского населения России, в 1700 году была еще большой застроенной деревянными домами деревней, работавшей главным образом на Кремль.

В целом старая Россия не знала полной собственности ни на землю, ни на городскую недвижимость; в обоих случаях это были лишь условные владения. Если к концу средних веков на Западе землевладельческая аристократия и горожане обладали и полной собственностью на свои владения и имущество, и всеми сопутствующими правами, то в России эти классы общества оставались слугами государства. Как таковые они не имели ни гражданских прав, ни экономических гарантий. Их благополучие и общественное положение зависели от места в управленческой иерархии и от милости государя. С этими бесспорными фактами тогдашней действительности обязан считаться всякий, кто берется отрицать коренное отличие России от Западной Европы в средние века и в начале нового времени.

С учетом этих обстоятельств не приходится удивляться, что у крестьянства, составлявшего девять десятых населения Московской Руси, также не было ни собственности, ни каких бы то ни было признанных законом прав.

«Черные» земли, на которых работали средневековые русские крестьяне, принадлежали князю, и поэтому их нельзя было ни продать, ни завещать. На деле, с тех пор как крестьяне расстались с «подсечно-огневым» способом хозяйствования и перешли к оседлому земледелию, их поля по наследству доставались сыновьям, делившим их между собой поровну. Однако и этот порядок имел свои ограничения, налагаемые крестьянской общиной, которая считала пахотные земли деревни общей, а не чьей-либо личной собственностью.