Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга - о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

В 1957 году, спустя тридцать семь лет после публикации «Пластической хирургии лица», Гиллес, основываясь на своих дотошных медицинских записях, материалах, чертежах и фотографиях, накопленных и сохраненных им за годы долгой карьеры, создал свой главный шедевр – книгу «Принципы и искусство пластической хирургии», которая даже по прошествии шестидесяти лет остается исчерпывающим трудом. Он умер десятого сентября 1960 года. В память о его выдающейся жизни на стене дома № 71 на улице Фрогнал в Хампстеде [44] Район Лондона. , в котором он жил многие годы, была установлена мемориальная табличка. Когда я жил в Хампстеде и работал в Королевской больнице Марсден, я проходил мимо этой таблички каждое утро по дороге на работу и каждый раз получал от нее заряд вдохновения.

Прежде чем начать обучение на медицинском факультете, я должен был пройти практику в стоматологии: год в качестве интерна в стоматологической больнице Глазго, а затем еще год старшим интерном в больнице общего профиля Ньюкасла. Присматривать за жителями Ньюкасла [45]было милое дело – «шотландцы с отбитыми мозгами», как говорили про них в Шотландии, хотя, полагаю, в Ньюкасле считали, что все наоборот. Работая в отделении неотложной помощи по ночам с субботы на воскресенье, я повидал немало людей, подходящих под это описание, что сильно на меня повлияло. Хоть я и вырос в крошечном городке с его опасностями и успел пожить в криминальных районах Глазго, насмотревшись в отделении неотложной помощи на местных жителей с их травмами лица – причем 55 % всех тяжелых травм лица было следствием нападения, а 80 % связано с употреблением спиртного, – я стал гораздо сильнее бояться ходить вечерами по улицам Ньюкасла, чем когда-либо в Глазго. Серьезные травмы лица – первое, что я увидел на северо-востоке, не успев даже толком познакомиться с городом. Я понимал, что это совершенно иррационально, однако от такого осознания страх меньше не становился.

Я всегда считал, что бедность вкупе с неудовлетворенностью от жизни, приправленные спиртным, являются идеальным рецептом для межличностного насилия – очередное последствие социально-экономического отчуждения. В начале девяностых и в Глазго, и в Ньюкасле было полно подтверждений этой теории. Я отчетливо помню, как меня впервые вызвали в отделение неотложной помощи в Ньюкасле в шесть утра, чтобы осмотреть мужчину, которого хорошенько отделали. От него несло спиртным, у него было опухшее лицо, множество порезов, рассечений, кровоподтеков, синяков и ссадин, однако снимки не выявили никаких повреждений костей, хотя человека с переломом скулы все равно не стали бы оставлять в больнице. Тем не менее пострадавший явно находился в паршивом состоянии, поэтому я позвонил дежурному ординатору и сказал:

– Думаю, этого парня нужно к нам положить, потому что его сильно избили.

– Ты обработал ему травмы головы?

– Да, и я не вижу никаких свидетельств повреждения костей, однако его лицо сильно опухло и болит.

– Ну, у нас же не вытрезвитель, так что отправляй его домой.

Серьезные травмы лица – первое, что я увидел на северо-востоке Глазго, не успев даже толком познакомиться с городом.

Это показалось мне по меньшей мере жестоким, особенно с учетом того, что в подобных случаях, когда пациент все еще находится в состоянии опьянения, сложно понять, являются ли нарушенные когнитивные способности следствием употребления спиртного или травмы головы. По этой причине за ними следует присматривать, пока не будешь полностью уверен. Но поскольку я был лишь интерном, а он ординатором, я сделал, как мне велели, и отправил пациента домой.

Разумеется, ординатор вполне мог оказаться прав, и порой лучше не вмешиваться в естественный ход событий. Один из старших врачей неотложной медицинской помощи в Ньюкасле сетовал, что пациенты в отделении интенсивной терапии часто страдали от «чрезмерного внимания». Он имел в виду, что их проблемы порой разрешались сами собой, когда их предоставляли самим себе, в то время как толку от некоторых действий врачей иногда не было никакого. В этих словах есть определенная мудрость.

Больница в Ньюкасле была далеко не самой передовой для того времени, однако здесь у меня было достаточно практики с пациентами и их травмами лица, чтобы окончательно решить, что я хочу заниматься именно челюстно-лицевой хирургией.

Меня взяли в медицинскую школу в Глазго, и в первый день я пришел на практическое занятие по анатомии, где был в свои двадцать пять окружен восемнадцати– и девятнадцатилетними мальчиками, только что закончившими школу. Впервые оказавшись вдали от дома и наслаждаясь своей свободой, как это обычно бывает на первом и втором курсах, некоторые из моих однокурсников могли сказать: «Сегодня вторник, давайте нажремся», на что я отвечал: «Знаешь что, а давай не будем. Давай сначала разберемся с учебой, а потом уже обсудим твое предложение».