Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга - о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Убедившись, что я не потеряю равновесия, как только меня поставят на ноги, медсестры вывели меня из операционной и угостили кофе с парой ложек сахара и песочным печеньем. Вскоре я снова почувствовал себя человеком и вернулся в операционную, чтобы посмотреть завершительную стадию операции. Я все еще сгорал от стыда, однако с упоением наблюдал за происходящим.

Так я первый раз побывал на передовой хирургии, однако из-за своего обморока успел увидеть не так много. Впервые я стал свидетелем того, как разрезается человеческая кожа, лишь на следующий год, когда наблюдал, как старший хирург оперировал пациента с переломами лицевых костей, в том числе со сломанной нижней челюстью. Костные повреждения были настолько обширными, что хирургу пришлось оперировать снаружи, разрезав шею под линией подбородка. Пока я ждал начала операции, каждое мое нервное окончание покалывало от предвкушения, и все чувства максимально обострились. Это напомнило мне момент из «Челюстей», когда Рой Шнайдер внезапно осознает, что в воде акула, и оператор берет крупным планом его лицо.

Как я вскоре узнал, сначала наблюдая за работой других хирургов, а потом и на собственной практике (и не существует иного способа ощутить, как резать человеческую кожу, кроме как сделать это самому): чтобы сделать разрез, нельзя просто надавить и провести скальпелем. Если приложить слишком большое усилие либо скальпель окажется не очень острым, кожа может собраться в складку, из-за чего разрез получится недостаточно аккуратным, да и существует риск повреждения подкожных тканей. Секрет в том, чтобы создать в коже напряжение, которое затем будет высвобождено лезвием: нужно слегка растянуть кожу пальцами одной руки, а затем провести по ней скальпелем. Это очень деликатный процесс, и если все делать правильно, то возникает чувство, будто рисуешь линию на холсте, а не разрезаешь его. При правильном разрезе выделяется минимальное количество крови.

Пока лезвие острое, скальпель проходит по коже практически без сопротивления, однако кератиновые слои человеческой кожи на удивление быстро затупляют даже самые острые скальпели. Это кажется парадоксальным, ведь человеческая кожа такая мягкая и податливая на ощупь, в то время как хирургический скальпель изготовлен из нержавеющей стали и острее некуда, однако порой уже после одного разреза в несколько сантиметров длиной приходится отбрасывать скальпель в сторону и просить подать новый, так как этот уже недостаточно острый. Порой я использую до 140 скальпелей за одну серьезную операцию. Работая в эпоху до изобретения одноразовых скальпелей, Гарольд Гиллис был лишен подобной роскоши.

Первый разрез на шее обнажил яркий, блестящий слой подкожного жира. Под ним расположена оранжево-коричневая подкожная мышца шеи, тянущаяся от верхней части груди до подбородка, а уже под ней скрывается наружная яремная вена, идущая от угла нижней челюсти вниз к ключице. Я словно завороженный смотрел, как слой за слоем обнажается человеческая плоть, впервые в своей жизни став свидетелем этого зрелища. Мои чувства были настолько обострены, что я замечал все, даже самые неуловимые, детали. В ослепительном свете ламп над головой сверкали мириады цветов, а багряные пятна крови контрастировали с белоснежным фоном ватного тампона.

Впервые я увидел, как отслаивают лоскут во время стажировки, когда еще учился в медицинской школе. К тому времени я уже довольно хорошо знал всю челюстно-лицевую бригаду, и мне сказали, что они проводят операцию на глубокой артерии, огибающей подвздошную кость, чтобы использовать фрагмент таза для исправления дефекта челюсти пациента. Я обработал руки, надел хирургический костюм и вошел в операционную. Один хирург занимался отслаиванием тазового лоскута, в то время как другой подготавливал «приемный участок», и больше всего меня в этой процедуре поразил вид полностью вскрытой с одной стороны брюшной полости. Прежде подобного мне никогда не доводилось видеть, а разрез был просто огромным. Слои брюшной стенки напоминали выскочившие из тостера куски хлеба, свисающие в разные стороны, и вид этой огромной дыры в животе пациента был просто захватывающим. Это был определенно большой шаг вперед от переломов челюсти и удаления зубов, и я испытывал волнение и невероятный страх, оттого что мои коллеги и друзья уже были способны проводить подобные процедуры, а вскоре и от меня будут ждать того же.

Тогда царящая в операционной атмосфера была мне совершенно в новинку. Я еще не привык к ослепительному белому свету – настолько яркому, что невозможно сделать фотографию, не отодвинув или не приглушив лампы, – а также к суете и активной работе двух хирургических бригад, двух групп ассистентов и анестезиологов. Между хирургами, операционными медсестрами и анестезиологами происходил непрерывный диалог, перемежающийся бряцаньем инструментов под ритм фоновой музыки. Если закрыть глаза, то можно было представить, что находишься в автомастерской, но мешал запах человеческих тканей и крови вместо бензина и моторного масла.