Вдруг слышу шорох за спиной. Оборачиваюсь и вижу стоящего в дверях Антона Алексеевича, который показывает мне знаками, чтобы я не обращал на него внимания. «Что же так заинтересовало Константинова? Как здоровье Станислава?» — Эти и другие вопросы не дают мне покоя. Однако приходится ждать и наблюдать.
Проходит еще минут двадцать-двадцать пять. Валентина Лукинична раздевает до пояса и обследует парнишку. Теперь он уже менее весел и в разговор вступает хуже. Возбуждение постепенно уменьшается. Кажется, мальчик буквально засыпает на ходу. Он вял, апатичен, движения его все более замедляются. Он жалобно произносит: «Мама, я очень устал, хочу спать». Мать бережно берет его на руки и переносит на кровать.
— Что с ним, доктор? — шепотом спрашивает она нас.
— Ничего особенного! Прошу вас: не будите его, пусть Алеша проспится. Это ему сейчас важнее любых лекарств, — говорит Константинов.
Валентина Лукинична удивленно поднимает глаза на инспектора. Мне кажется, еще минута — и она вмешается в разговор. Чтобы этого не случилось, я обращаюсь к ней с вопросом: «А как ваше мнение?»
— Пока оно совпадает с мнением Антона Алексеевича. Но если мальчику будет хуже, — говорит она, уже обращаясь к матери, — позвоните в «Скорую». Моя фамилия Латынова, я дежурю до восьми часов утра.
Только на улице она делает замечание Константинову, что, вероятно, следовало бы выслушать сначала мнение того, кто обследовал больного, а не того, кто зашел в самый последний момент.
— Извините, Валентина Лукинична, — виновато говорит Антон Алексеевич. — Вы правы, хотя и не совсем. Во-первых, я зашел не в самый последний момент, как вы изволили сказать. А во-вторых, проявления заболевания у Станислава были более ярко выраженными.
— Позвольте, — теперь уже недоуменно прервал Константинова я, — а какое отношение к Алеше имеет заболевание Стасика?
— Самое непосредственное, — улыбается Антон Алексеевич, — они одного поля ягоды.
— Вы хотите сказать, что у них одно и то же заболевание? — с некоторым недоверием и иронией в голосе спрашивает врач «Скорой помощи».
— А разве вы этого не заметили? — несколько промедлив с ответом, говорит инспектор.
— Да нет. Стасик больше похож на сумасшедшего, а этот как будто пьяный.
— Это потому, что вы видели разные стадии одного и того же страдания, — помолчав, отвечает Константинов.
Мы подходим к машинам. Около них все еще стоит толпа любопытных.
— Надо бы навестить Баранова, — предлагает Валентина Лукинична.
— Не стоит. Пусть спит. И так, смотрите, какой нездоровый интерес вызвало его заболевание. Мы приехали и уехали, а ведь этой семье здесь жить.
Уже садясь в машину, Валентина Лукинична шутливо спрашивает нас: «Так какой диагноз я должна записать в книге вызовов; что делать, если снова сюда придется ехать?
— А как вы думаете? — отвечаю я вопросом на вопрос.
Латынова смущенно молчит, видимо, она еще не решила, что с больным… Шофер заводит мотор, и машина медленно трогается с места.
— Отравление, но чем — затрудняюсь сказать, — говорит она нам и, улыбнувшись, машет рукой. — Не беспокойтесь, я еще раз навещу ночью обоих ребят…
Я смотрю вслед машине и думаю о работе, предстоящей Валентине Лукиничне, о том, что ее муж сейчас, вероятно, укачивает дочь, обещая, что мама скоро придет, и она действительно всю ночь будет приходить, но не к себе домой, не к своим, а к чужим детям, туда, где она сейчас очень нужна, нужна больше, чем родному ребенку. Одно слово — врач «Скорой».
— Что задумались? — спрашивает меня Константинов.
— Да вот никак не пойму, почему Валентина Лукинична подумала об отравлении.
— А она права, — открывая дверь нашей «Волги», подтверждает Антон Алексеевич. — Именно отравление.
— Уж не алкоголем ли? — смеясь замечаю я. — Ведь говорила же Валентина Лукинична, что поведение Алеши напоминало пьяного человека: такая же необоснованная веселость, развязность, возбуждение, переоценка собственной личности.
— И такая же скачка идей, психомоторное возбуждение.
— Так может быть, все же это маниакальный психоз или шизофрения, и правы те врачи, которые хотели направить больного в больницу?
— Нет, это не психоз, а только психическая реакция. Ведь в данном случае сохранен интеллект, общительность характера ясно выражена.
— Даже чересчур. Мне все время казалось, что он вот-вот кинется нас обнимать.
— Здесь нет и истинных галлюцинаций или разорванности мышления.
Читать дальше