Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Много тяжелых испытаний выпало на долю Николая Викторовича и его семьи. И он неизменно делился своим горем и радостями, которые он продолжал находить в литературе и всех послереволюционных успехах.

В письмах Н. В. Марина, получаемых мною в течение полутора десятков лет, начиная с 1946 г. и вплоть до смерти его на 95 году жизни в 1960 г., я систематически получал от него информацию, в которой с поражающей правдивостью отражались все ступени наступающей старости с её тяжкими недугами и неувядающей жизнедеятельностью. В качестве живой иллюстрации к моим собственным наблюдениям геронтологического процесса приведу некоторые выдержки из его писем:

«11 нюня 1958 г. …Спешу поделиться с Вами одной серьёзной радостью, выпавшей на долю нашей семьи: Вера Николаевна получила от Пермского облсуда уведомление, что постановление Московской особой комиссии о ссылке её на 8 лет в лагеря Акмолинской области отменено, и дело производством прекращено. Таким образом, она во всех правах восстановлена, и всякая судимость с неё снята. Она уже получила двухмесячный оклад от учреждения, где она служила, и должна получить надбавку к пенсии. Итак, всё хорошо, что хорошо кончается. Но зачем она страдала и очень тяжело переживала целых 8 лет вынужденную и беззаконную ссылку? А ведь она несла очень тяжёлые испытания. Например, в Соликамске она прожила довольно долго в заключении в монастырской церкви, куда было набито столько заключённых, что не было места на полу, чтобы отдохнуть: приходилось стоять или на ногах, или на коленях. И это не один, два дня, а целые недели! Не хватало воздуха для дыхания, дышали воздухом из половых и других щелей. Для проверки их выгоняли на монастырский двор, где они должны были стоять на снегу (!) на коленях (!), пока продолжалась проверка. А перед ними ходила охрана с револьверами и грозным видом. Заключённые каждый раз ожидали расстрела тут же на месте. А чего стоил их перегон из Соликамска до Акмолинских лагерей, сначала по железным дорогам, а потом пешим порядком. В лагерях В. Н. исполняла тяжёлую работу, которая по силам только здоровым мужчинам. Она заразилась малярией, в течение годов она каждое лето лежала в больнице при температуре тела до 41 гр. Были моменты, когда врачи уже не надеялись на выздоровление. По окончании срока ссылки (8 лет) она не выпускалась из Акмолинской области: её держали на „вольной“ работе уже по выходе из лагеря ещё девятый год. Выпустили её только по указаниям врачей о том, что дальнейшее пребывание в области грозит ей смертью. Интересно, что по её возвращении в Березняки ни одного припадка малярии у неё уже не было.

Моя семья состояла в 1937 г. и в следующие годы (Ежова, Берия, Сталина) из 10 человек: 3 сына, 2 дочери, 2 зятя, 2 снохи. Из них пострадали от репрессий 5 человек: я (5 мес. тюрьмы), сын (5 мес. тюрьмы), дочь (8 лет), зять (пропал без вести) и сын (12 лет тюрьмы). Итого 50 % пострадавших из одной семьи. Если этот процент приложить ко всему взрослому населению России, то ведь мы получим миллионы пострадавших. Что говорит официальная статистика? Она, по-видимому, упорно молчит?»

«3 февраля 1959 г… Ваше письмо огорчило меня сообщением о сильном ослаблении Вашего зрения, лишающем Вас возможности собственноручно написать письмо,… и вполне разделяю Ваше горе. Оно мне очень понятно. Ведь я сам не имею возможности ни читать, ни писать… К другим моим бедам относится постепенная потеря слуха, а главное — сердечные припадки (стенокардия)… Я давно начал записки о прожитом и пережитом. Но, к несчастью, они погибли во время моей поездки в Москву — вместе с книгами, рукописями и оттисками моих литературных работ и пр. Возобновить мои записки и продолжить их теперь, при потере зрения и слуха, уже не могу, хотя память моя сохранилась хорошо…»

Трудно передать чувство боли и горя, которые испытывал я, узнав о смерти Николая Викторовича и перечитывая правдивые его мысли. Я сейчас пережил его на 3 года. Допускаю, что главными условиями такого долгожития для меня было непреодолимое отвращение к курению и вдыханию задымлённого воздуха с самого раннего детства на протяжении всего жизненного пути, а также безусловное отвращение к алкогольным напиткам во всех видах и сожаление к людям, терявшим, либо подрывавшим в себе качества человеческого самоконтроля. Но основой преодоления всех условий прекращения жизни в периоды старческого ослабления сопротивляемости болезням я должен, в первую очередь, считать ту материальную обстановку, которой я пользовался в качестве действительного члена АМН СССР, и сохранение ежемесячного денежного довольствия за это звание. Только этим создавалась для меня возможность деятельности и полноценной занятости в меру сохранившихся запросов на участие в коллективном труде… Пишу это 17 марта 1967 г. после приступа кашля и вдыхания кислорода…