Лиза Сандерс - Диагноз. Медицинские головоломки и человеческие судьбы

Пациента направили в раковый центр Андерсона, где наконец поставили диагноз: « POEMS -синдром». Первые попытки лечения к успеху не привели; единственным шансом была пересадка стволовых клеток. Это сложный метод терапии, при котором после забора стволовых клеток, из которых в дальнейшем вырастают и красные, и белые кровяные тельца, начинают химиотерапию, чтобы убить все остальное. Затем заранее собранные клетки внедряют обратно в костный мозг, чтобы кровь начала вырабатываться заново. Процент долгосрочной ремиссии при таком лечении достаточно высок – 98 % после первого года и 75 % после пяти лет.

Однако врачи беспокоились, что пациент слишком ослаблен, чтобы перенести трансплантацию стволовых клеток и химиотерапию. Жена настояла на том, чтобы они позволили ему попытать удачу – лучше рискнуть и умереть от лечения, чем совершенно точно умереть без него. Посмотрев на пациента, доктор Музаффар Казильбаш, онколог-трансплантолог, вспомнил Стивена Хокинга, его согбенную фигуру в инвалидном кресле, человека, весившего не больше 50 килограммов. Он оценил все шансы – переживет ли мужчина процедуру? – и дал согласие.

Пациент пережил и трансплантацию, и осложнения, последовавшие за ней. Медленно, очень медленно он пошел на поправку. Сейчас, спустя четыре года после лечения, он больше не нуждается в палке и ходит самостоятельно. Снова может возить дочерей в школу и на стадион. А еще он вернулся на работу – на полный день.

Он знает, что ему очень повезло. Повезло иметь хорошую страховку, повезло пережить и болезнь, и лечение, и, самое главное, повезло с женой, которая не позволила ему сдаться.

Непрожитая жизнь

– Знаете, он не всегда был таким, – сказала женщина.

Она отвернула загорелое решительное лицо от сына, сидевшего в инвалидном кресле, и, распрямившись, встала перед доктором.

– Рос совершенно нормальным ребенком.

Врач, Джоэл Эренкранц, окинул взглядом внимательных темных глаз инвалидное кресло с его неподвижным пассажиром: длинные тонкие ноги поджаты к животу, подбородок свисает на грудь, как будто шея слишком слаба, чтобы удерживать его поднятым. На голове бугрятся розовые шрамы – следы давнишней операции. Лицо худое, отстраненное; глаза тусклые и пустые. Бахрома редких светлых волос едва прикрывает уши.

В 13 лет у него обнаружили опухоль мозга. Он пережил и операцию, и послеоперационную инфекцию, пошел на поправку. С помощью физиотерапии снова начал ходить, даже вернулся в школу, к своим друзьям и к прежней жизни. Потом потребовались еще операции, лучевая терапия, и организм его начал сдавать.

– Это случилось 25 лет назад, – сказала его мать. – Теперь он просто призрак того человека, которым когда-то был.

Теперь ему 43 года, больше пяти лет он не ходит. Почти десятилетие с трудом может выдавить из себя пару слов.

– Поначалу мы надеялись, что он поправится, но ему становилось все хуже и хуже.

За эти годы его осмотрело множество докторов – хирургов, неврологов, эндокринологов. Один начал лечение стероидами, и оно немного помогло. Помогли и гормоны щитовидной железы. Но ничто не могло остановить ухудшение его общего состояния или хотя бы объяснить причину.

Затем, чуть больше года назад, мать положила его в местную больницу для операции на ногах. За годы неподвижности мышцы и связки у него усохли и сжались. Операция была нужна, чтобы сделать его ноги более гибкими и подвижными.

– Но после операции все вообще покатилось под откос, – продолжала мать.

Через пару дней его начало рвать – пища не удерживалась в желудке. Любое прикосновение вызывало боль.

– Он не знал, какой сейчас день, не понимал, где находится. Не знаю даже, помнил ли он, кто я такая. Можно было положить ему на колени звонящий мобильный телефон, и он бы никак не отреагировал.

Она уже решила, что приближается конец. «Через два месяца после операции я привезла сына к семейному врачу, Дэвиду Шервуду», – рассказала она Эренкранцу. В их городке в Колорадо было всего три врача, так что он знал и мужчину, и его мать уже много лет. Его потрясли изменения, происшедшие с пациентом после операции.

– До этого я пару раз его осматривал, – рассказывал Шерман мне. – Он всегда выглядел примерно одинаково – слабым и больным, но сознающим окружающую действительность. Пускай он не мог выражать свои мысли, но точно все понимал. Ему не повезло с той операцией на мозге, и я думал, что причина в ней. Увидев его после последнего, совсем легкого вмешательства, я почувствовал, что из него как будто выпили все жизненные соки. И тут же решил, что что-то упускаю.