Назим Шихвердиев - Долг сердца [Кардиохирург о цене ошибок] [litres]

Хорошо или плохо, когда у человека что-то болит? Однозначного ответа нет. Существуют люди, у которых с рождения полностью отсутствует ощущение боли. И они очень несчастны. В одной американской семье было трое детей с такой патологией. Внешне они не отличались от своих сверстников, но отсутствие восприятия боли привело к тому, что дети, даже сломав руку или ногу во время игры, не обращали на это особого внимания и продолжали двигаться как ни в чем не бывало. В итоге одна из девочек погибла от травм, а мальчик стал хромым инвалидом с искривленным позвоночником. Впоследствии ему пришлось перенести несколько операций на опорно-двигательном аппарате, чтобы он мог свободно передвигаться.

Сейчас выяснилось, что отсутствие боли – это генетическая патология, передающаяся по наследству, и за нее отвечает мутация (изменения) всего в одном гене под названием SCN9A. Если же к этой ситуации подойти с другой стороны – научиться «выключать» ген SCN9A искусственно, то будет решена проблема с обезболиванием онкологических больных.

Жизненных ситуаций возникает множество, и не все они однозначны. В 70-е годы ХХ века моя мать поехала к родственникам в село в полусотне километров от Владикавказа. Они жили в большом собственном доме. Поздняя осень. Мать с хозяйкой дома сидят в кухне, разговаривают и топят печь. Родственница для растопки вырывает листы из какой-то книги и бросает в огонь. Будучи учительницей литературы, мать всю жизнь стремилась иметь дома хорошую библиотеку и никогда не жалела денег на книги. Она берет книгу, используемую для растопки, и в буквальном смысле впадает в транс. Это оказывается одним из томов полного собрания сочинений Шекспира. Малограмотная хозяйка с удивлением спрашивает: «Тебе что, эта книга нужна была? Там на чердаке их много. Можешь забирать с собой, пока я их все не сожгла».

Оказалось, что мамин двоюродный брат получил в годы Великой Отечественной войны ранение и стал инвалидом. Для инвалидов в СССР были определенные льготы. Можно было изредка покупать какие-то дефицитные товары. Дефицитом же в Советском Союзе было почти все. Книги – не исключение. Свободно купить можно было только труды классиков марксизма-ленинизма, но они мало кого интересовали. Дядя же покупал собрания сочинений разных писателей, читал их и складывал на чердаке, потому что его троих детей и жену книги не интересовали. Супругу, впрочем, заинтересовали, когда надо было найти бумагу для растопки печи.

С точки зрения моей матери, утрата полных собраний сочинений нескольких писателей была чуть ли не трагической ошибкой. По мнению же нашей сельской родственницы, никакой ошибки не было – было рациональное использование собственных ресурсов.

Ошибка ошибке рознь. Все дело в последствиях. Когда сжигают книги из личных собраний – это ошибка незначительная, когда уничтожают существующие в единственном экземпляре произведения искусства или памятники старины – все выглядит иначе. Но даже в последнем случае для людей, уничтожающих раритеты, это вообще не ошибка, а иногда даже цель.

Мысли других людей очень часто идут по своим каким-то путям, тебе не известным. Ты даже не предполагаешь, что одно и то же событие оценивается по-разному.

Расскажу историю из своей жизни, о которой мало кто знает. Как-то мне довелось оперировать очередного пациента с клапанным пороком. Технических проблем не было, но рана загноилась. К сожалению, такие вещи случаются даже при соблюдении всех правил асептики и антисептики в определенном проценте случаев.

Дело было летом, перед закрытием клиники на период отпусков. В таких случаях в Военно-медицинской академии была хорошая система: всех недолечившихся пациентов собирали в двух дежурных клиниках. Работали в них сборные команды врачей и медсестер с обязательным участием представителей тех клиник, откуда переводились пациенты, для того чтобы соблюсти преемственность. Нашего больного перевели в такой дежурный стационар, и я через день, находясь уже в отпуске, заезжал его посмотреть на перевязке. Все шло нормально, но требовалось длительное лечение. Я уехал с семьей на юг, а пациентом занимались наши врачи.

Потом мне по телефону сказали, что у него подозревают инфекционное поражение клапанного протеза. В такой ситуации консервативное лечение неэффективно и требуется замена протеза. Однако однозначного мнения о вовлечении в инфекционный процесс искусственного клапана сердца не было. К тому же в это время на рабочем месте находился наш шеф, возглавлявший тогда и клинику сердечно-сосудистой хирургии им. П. А. Куприянова, и всю академию, Юрий Леонидович Шевченко, который неоднократно лично осматривал пациента. По его мнению, в повторной операции нужды не было. Если бы я даже приехал и захотел прооперировать пациента, в такой ситуации это было невозможно. Пришлось бы не просто ослушаться непосредственного начальника, но и проигнорировать профессиональное мнение ведущего специалиста страны по этой проблеме. Кроме того, потребовалось бы вызвать из отпусков несколько человек из бригады, расконсервировать операционную и отделение реанимации. Разрешение на это мог дать только Ю. Л. Шевченко. В общем, моих полномочий явно не хватило бы.