Артур Янов - Первичный крик

кивались где‑то в середине живота. При этом выключалась его нижняя часть. Вся работа моих половых органов оказывалась отрезанной от ритма дыхания.

Когда я углубился в это чувство, то понял, какие движения я хотел совершать, лежа в кроватке, но не мог, и мне приходилось замещать их судорожными и беспорядочными движениями, детскими припадками. Теперь же я почувствовал, что волнообразное движение моего живота находится в полном согласии и самым приятным образом сочетается с дыханием и голосом. У меня было очень приятное ощущение в половом члене, а движения тела были такими же, как во время соития, хотя, в действительности, я лежал на спине. Это движение смыло прочь гнев и подавленность! Но все же я не до конца избавился от них. Мои руки и ноги остались скованными и ригидными. Но очередь дойдет и до них.

Вторник

Сегодня происходило не слишком многое. Я был очень утомлен вчерашним долгим и изматывающим сеансом. Арт уловил это и через полчаса прервал сеанс. Я вернулся домой в мрачном и задумчивом настроении.

Среда

Я сказал Арту, что хочу разобраться со своим мрачным и задумчивым настроением. «Погрузись в него», — сказал он. Я так и поступил. Я говорил себе, насколько я плох, что я теряю время и деньги на психотерапию, и что каким я был, таким я и останусь после лечения. Потом я принялся скулить по поводу того, что не имею никакой возможности что‑либо делать, кроме того, чтобы преподавать в средней школе. Я с грустью принялся описывать невозможность вернуться в высшую школу — у меня нет денег, я слишком стар и недостаточно умен. Я говорил, что не могу с легкостью читать и рассуждать о таких вещах, как философия сэра Джемса Фрезера и мифология. Я до

шел до жалоб на то, что ничего в моей жизни не изменится, что я совершенно беспомощен и что бесполезно даже пытаться что- то делать.

Арт приказал мне еще глубже погрузиться в это чувство. Я сказал ему, что я и так тону в какой‑то черной дыре, где очень темно и одиноко, и где никому нет до меня никакого дела. Он велел мне попросить о помощи маму и папу. Я послушался, но это практически никак не повлияло на меня и мое настроение. Я сказал Арту, что папа не сможет мне помочь, потому что он ему нет до меня никакого дела. В ответ Арт велел мне глубже дышать и погружаться дальше. Я так и сделал, но от этого у меня появилась сильная боль в кишках. Я сказал Арту, что не доверяю никому, кто находится на дне этой черной дыры. Я хочу остаться в одиночестве. Когда вокруг люди, а я нахожусь в глубокой черной дыре, я чувствую раздражение. Я раздражаюсь, потому что не знаю, что они со мной сделают. Я рассказал Арту, как я залезал под диван, когда был совсем маленьким. Я также прятался в темный чулан и большую обувную коробку, которая стояла в спальне родителей. Я любил темные и потаенные места, где я мог побыть в одиночестве. Он опять велел мне глубоко дышать и погружаться дальше. Я сказал ему, что маленький ребенок тонет, захлебывается. У меня закружилась голова. Я ухожу под воду, я тону! «Позови маму на помощь», — предложил мне Арт. Я позвал, но мама ничего не делала, просто стояла рядом и смотрела. Тогда Арт велел мне позволить ребенку тонуть. Я почувствовал непомерную тяжесть, давившую мне на грудь. Мне стало страшно тяжело дышать. Арт приказал мне перестать дышать и дать ребенку утонуть. Я сделал это! Молча. С сухими глазами. Я был холоден, как моя мать. Но я не думаю, что ребенок утонул, когда вспоминаю это переживание ретроспективно. Он просто исчез из моего сознания.

Потом Арт попросил меня вспомнить случаи, когда мама и папа проявляли по отношению ко мне душевное тепло. Я сказал ему, что я видел на глазах моей матери неподдельные слезы, когда я тяжело болел воспалением легких. Еще я рассказал, как отец изредка водил нас на станцию смотреть на прибываю

щий поезд. Мы стояли там и разговаривали с начальником станции, почтальоном, служащим железнодорожной конторы, таксистом, да и вообще со всеми, кто мог там в это время находиться. Когдая был мальчишкой, я часто представлял себе прибывающий поезд, прежде чем заснуть. Мне представлялось, что я стою прямо на полотне дороги и жду приближения поезда. Вот он показывается вдали, на горизонте. Едва заметные клубы пара становятся плотными облаками по мере того, как паровоз приближается. Потом, когда мощный черный паровоз приближался почти вплотную ко мне, я засыпал. Я чувствовал, что когда поезд приблизился, я могу отдыхать. Я сказал Арту, что чувствовал связь между теми грезами и своей склонностью прятаться в темном чулане. В обоих случаях было темно. И в обоих случаях я был один, наконец. В этих случаях мне было одиноко, но тепло.