Не вполне характерно для шизоидии воинствующее кверулянтство: мальчик систематически жалуется на одноклассников, чернит их, становится «преследуемым преследователем». Возможно, эта атипия коррелирует с обнаруживающимся у него эпилептическим началом в психике, косвенным свидетельством которого являются обмороки от вида крови и феномен утрированно-показного, «лицемерного», «разыгранного», «актерского» поведения. Как это бывает в «смешанных» эпилептоидно-шизоидных случаях, здесь нет черт дефекта в речи, мышлении, двигательной сфере, обычных для латентной шизофрении: говорит он бегло, гладко, обстоятельно, его моторика жива, «демонстративна», «театрально-выразительна», свойственна, сама по себе, скорее «истерии», чем шизоидии.
В следующем наблюдении депрессия у личности шизотимного склада сопровождается сверхценными идеями, неудовлетворенностью собой и своим положением в мире, эпизодами острой, физически ощущаемой тоски и безысходности, утратой смысла жизни, постоянной «задумчивой» меланхоличностью.
Набл.46. Мужчина 23 лет. У бабки по матери и у самой матери — ранние инсульты. Отец — энергичный, общительный, но, по оценке сына, «неискренний». Сам обследуемый в детстве был послушным ребенком, играл с детьми в общие игры, но не менее этого любил и посидеть дома, постолярничать. Учился средне. По совету отца пошел в военное училище, был отчислен оттуда в связи с «плохими легкими»; в последующем по поводу легких не лечился — об этом говорит вообще неохотно. Поступил в вечерний институт, работает техником, в 20 лет женился. Жена описывает его домоседом: «семейственный», может обходиться без друзей: к приятелям его не тянет, хотя он со всеми в хороших отношениях и в группе его выбрали старостой. Более серьезен, чем его сверстники, охотно рассуждает с отцом на нравственные и политические темы, вообще живет «сознательно». В компаниях, хотя поет и танцует наравне с другими, но все — «как-то небеззаботно». По-прежнему находится под влиянием отца: по его совету сменил уже три места работы, ищет лучших условий. Помогает жене в простых делах, но к «мужской» работе «не приспособлен». В последние 2–3 года стал раздражителен. Вначале это выглядело как переутомление и следствие учебы в институте, в последнее же время «сосредоточился» на том, что не может больше жить с родителями жены: ни о чем другом не говорит, убеждает жену, что нельзя жить дальше по-прежнему, хотя в обоснование этому не приводит какие-либо факты или обстоятельства, а повторяет одно и то же — безысходные фразы, звучащие почти как заклинания, так что непонятно, что ему, в конце концов, нужно, так как внешне отношения в семье вполне благополучные. Иногда прямо жалуется на тяжелое настроение: «душа тянет», «что-то должно случиться».
На вид подавлен, лицо малоподвижное. Сдержан, но вполне доступен в беседе, ищет помощи. Жалуется на наступающую временами и сильно беспокоящую его тоскливость: чувствует тревогу, «в голову лезут» назойливые мысли — прежде всего о том, что не может жить с родителями жены: решил уйти из семьи и беспокоит в связи с этим будущее жены и ребенка. Родителей жены ни в чем не упрекает, они ни в чем не виноваты, но у него «и своей картошки нет, чтоб, когда захотел, тогда почистил». Считает, что с годами меняется: стал более «выдержанным», раньше бы вспылил, повысил голос, отстоял свое мнение — теперь же молчит «как воды в рот набрал». Согласился принимать элениум, но в последующем передал через жену, что лекарств пить не будет и, «если ему будет нужно», сам разыщет доктора (С).
В данном случае преобладает аффективная патология, которую можно оценить и как циркулярную, но настораживает «роковой» и «несообщительный» характер идей о невозможности совместного проживания с родителями жены: они рождаются «из ничего», как Афина из головы Зевса, и в «ничто» и уходят — иррационально понятны только ему самому и не подлежат передаче и объяснению окружающим. Он между тем принял решение уйти из дома и озабочен в связи с этим судьбой близких: тоже своего рода бред без бреда или «сверхценный бред» — по возможным житейским последствиям. Его размышления на этот счет подобны «умственной жвачке», во внешней же речи появились, по его собственному наблюдению, задержки в ответах и суждениях: нет естественных, спонтанных речевых откликов и волеизъявлений, какие были свойственны ему прежде.
(Заметим, что по интенсивности проявлений и это страдание можно оценить не только как «латентное», но и как стерто-процессуальное и спорить далее о том, отнести ли его к атипичной тревожной циклотимии у шизоида или неврозоподобной шизофрении, но альтернатива эта, позволим себе повториться, если не ложна, то схематична: градации подобных состояний в населении настолько постепенны, что различия между вариантами, соседствующими в едином континууме, носят скорее «количественный», чем «качественный» характер. По словам С. Н. Давиденкова: «Природа не знает скачков, но ее исследователи количественно изменяющийся признак искусственно превращают в альтернативный».)
Читать дальше