Array Коллектив авторов - Гуманитарное знание и вызовы времени

В нашей жизни нет будущего потому, что мы никак не проживем нашего прошлого, оно все время с нами, мы в нем, а не в настоящем, а без него, настоящего, невозможно и будущее.

Но у нас есть литература, она есть наше настоящее, и, как это было всегда, идет впереди все еще глубоко архаического народа, и если что-нибудь останется от наших дней (когда отечество наше погрузится в археологические слои, как это произошло с Ассирией, Вавилоном, Египтом, Римом), то, как и бывало, ничего, кроме литературы. Повторим на свой лад слова Н. Бердяева, сказанные об одном писателе, но относящиеся ко всей литературе:

«Достоевский и есть та величайшая ценность, которой оправдывает русский народ свое бытие в мире, то, на что может указать он на Страшном Суде народов» [442].

Да, у нынешней России, которая все еще смотрит назад, повторим, нет будущего, но у литературы оно есть – вот почему кроме литературы, не на что надеяться.

Некогда В. Розанов писал в статье «Апокалипсис нашего времени»:

«Собственно, никакого сомнения, что Россию убила литература. Из слагающих ”разложителей” России ни одного нет нелитературного происхождения» [443].

А в статье «С вершины тысячелетней пирамиды» [1918], вскоре после «Апокалипсиса», он прибавляет:

«”История русской литературы” от Петра Великого и до могилы русского царства есть явление настолько исключительное, что оно может назваться ”всемирным явлением”, всемирною же значимостью – независимо нисколько от своих талантов <���…> Еще никогда не бывало случая, ”судьбы”, ”рока”, чтобы ”литература сломила, наконец, царство”» [444].

Если не читать этих слов буквально, то литература и впрямь «сломила» царство. И это не единственный случай в нашей истории XX столетия. Когда рухнул СССР, литература и к этому приложила руку.

Полагаем, и в этом тоже состоит надежда на будущее русской литературы: если изменятся нынешние условия, она и к этому будет иметь отношение, ибо писала правду, не была на побегушках у власти, думала о вдохновенье. Этого достаточно для надежды, а уж сбудется она или нет, не станем гадать.

Известно, что кристалл – это однородное тело, оно имеет природную форму многогранника. В греческой Античности мыслители считали кристаллы первичными формами мироздания, собственно «атомами», т. е. неделимыми частицами. Знаменательно, что дискурс аналитического метода П. Н. Филонова насыщен аналогичными номинативами, рождающими ассоциации с кристаллографией: «атом», «атомы-касания», «процесс роста и развития», где «общее, – уточнял Филонов, – есть производное из частных, до последней степени развитых» [445]. В письмах и мастерской он не упускал случая наставлять: «Упорно и точно думай над каждым атомом сделанной вещи. Упорно и точно делай каждый атом (…) произведение искусства – есть любая вещь, сделанная с максимумом напряжения аналитической сделанности» [446].

Утверждая, что «…прямое назначение искусства – быть фактором эволюции интеллекта» [447], Филонов в то же время видел основу провозглашаемого им искусства в «аналитической интуиции исследователя-изобретателя» [448], где начало работы, констатировала В. Аникиева, «начинается с упорной внимательной разработки отдельной детали»: «Вещь должна расти и развиваться так же закономерно и органически, как совершается рост в природе…» [449]– цитировала она Филонова.

Любопытно , что уже первые критики художника находили на его холстах неделимые частицы этого роста, точнее, «кристалловидные образования», протагонистом которых не без основания в живописи модерна многие считали М. Врубеля. М. Волошин писал в 1908 г. о художнике: «Врубель всегда и во всем видел кристаллическое строение вещества: его ткани, его деревья, его лица, его фигуры – все кристаллично, все подчинено каким-то скрытым геометрическим законам, образующим и строящим материю» [450].

А политически ангажированный, но прозорливый С. Исаков, бывший выпускник физико-математического факультета Московского университета, порицавший Филонова за идеологическую чуждость рабочему классу, в каталоге, изданном к несостоявшейся выставке художника в Русском музее, отмечал что «Филонов – художник, постигающий ценность “первичных” форм реализации абстрактных, космических начал мироздания» [451]. Чуть позднее цепкий зритель и широко мыслящий профессор Ленинградского университета И. Иоффе утверждал, что у Филонова все заполнено аналитическими элементами, и каждый элемент несет на себе функцию определенного смысла: «…углубляя анализ, разлагая элементы тел на атомы, Филонов приходит (…) к интеграции бесконечно малых элементов, образующих человека, город и космос. Формулы эти – синтез не просто эмпирических элементов, а тех, которые образуют общность данного явления с системой; это формула сил, концентрирующихся в данном явлении» [452]. По существу, об этом же писали и другие современники художника: Н. Пунин, Т. Глебова, Н. Лозовой…