РАХИЛЬ: Лиечка…Я не сама… Ну вот свадьба… я была в поле… а потом он… ну вот, в шатре… а теперь они все… ( горько плачет ).
ЛАВАН: Ничего не разберу. О, женщина, ведь во всем этом у тебя нет ни одного сказуемого.
ЛИЯ: Оставьте ее, папаша. Разве вы не видите, что здесь как раз сказуемое – несказуемо? (С. 33)
Религиозность в пьесе «Верный Иаков» является мишенью автора, а мотив «размера» сопровождает и тему «богов». В первой сцене входит Лаван «с горстью кедровых орехов»:
ИАКОВ: Что это у вас в горсти, папаша?
ЛАВАН: Это жертвоприношение, друг мой, вот для этого бога. ( Указывает на крохотного идола на алтаре. )
ИАКОВ: Но, папаша, неужели вы не могли бы ради такого знаменательного дня несколько увеличить рацион вашего божка?
ЛАВАН: Куда же ему больше? Он и сам-то невелик, сердешный.
ИАКОВ: Какой же вам от него прок, от такого?
ЛАВАН: Твой небось лучше?
ИАКОВ: Эй, поберегись!
ЛАВАН: Чего ты скипидаришься? Кто с тобой спорит. Я и сам чту бога Авраама и Исаака. Велик сей бог, да не про нас писан.
ИАКОВ: Не про нас?
ЛАВАН: А то как же. ( Поет: ) (С. 11–12)
Следуют почти три страницы со стихами, в которых Лаван объясняет свое понимание религиозности: «А с сим худородным / Божком старомодным / Я множу и множу / Стада и доход. / Не быть мне голодным: / В счету ежегодном / Всегда подытожу / Я прибыль за год. / Не будь же столь прыток / И с идолом строг: / Чем больше твой бог, / Тем больше убыток» (С. 12).
В конце первой сцены Иаков, оставшись один, произносит монолог в стихах, где выражает свое намерение разоблачить обман Лавана и доказать первенство «своего Бога»:
ИАКОВ […]
Пусть Лаваны утешаются грошами,
Пусть на золоте их хватит паралик.
Я ж несметными моими барышами
Докажу, что бог Израиля велик.
( Ударяет жезлом в землю. ) (С. 14)
Победа или поражение в деле свадьбы становится как бы и религиозным утверждением. Подчеркнутая ирония автора пьесы, с другой стороны, выражается и в междометиях, например когда Иаков узнает голос своего брата:
ИАКОВ: Ой, ой. Голос – голос осла. Шаги – шаги Бегемота. Это – брат мой Исав. Ой, ой. Помяни, Господи, царя… ну скажем, Амрафела и всю кротость его… ( Бежит к жертвеннику и припадает к нему. ) О, дух Авеля. Ты уже сделал такую карьеру. Не дай мне пойти по пути твоему. (С. 18)
Если в пьесе «Вид из нашего окошка» представлены три мира – ангелов, демонов и людей, то во второй пьесе Ярхо изображен только мир людей, а разница между персонажами зачастую обозначается особенным регистром их речи, хотя все говорят стихами. О грубости Исава говорилось выше. Служанки, например, когда встречаются первый раз, так обращаются друг к другу:
ВАЛЛА: Эй, ты! Куда тащишь эти вещи?
ЗЕЛФА: Не твое дело, помесь козы с черепахой.
ВАЛЛА: Чего ты лаешься, как бешеная псица.
ЗЕЛФА: Я передразниваю твою мать, падаль. (С. 7)
Дальше подобные ласковые слова повторяются в стихотворной перебранке служанок с одинаковым зачином «Заткни свою глотку»:
ВАЛЛА: Заткни свою глотку. Ужели со мною
Равняться вздумала ты?
Страшилище, полное желтого гноя
И гаже, чем все скоты.
ЗЕЛФА: Заткни свою глотку, ослица. Ты тюки
Таскать на спине должна.
Во чреве твоем развелись гадюки
И папа их – Сатана. (С. 9)
Следуют еще три таких четверостишия.
Описание персонажей дано в этой пьесе не в ремарках автора, как в первой, а в репликах самих действующих лиц. Рахиль и Лия представлены их служанками, каждая из которых хочет прославить свою хозяйку как лучшую жену для Иакова:
ВАЛЛА: О Зелфа, голубушка, что в ней хорошего?
И в чем ее прелесть, скажи?
Ведь это какое-то адское крошево
Из чванства, жеманства и лжи.
Нет, сколь ни нелепа дебелая Лия,
Рахиль отвратительней древнего Змия.
[…]
Рахиль, между нами, совсем кривобокая,
К тому же худа, как коза.
[…]
ЗЕЛФА: О, Валла, – цветочек, иль Лии не вижу я,
Толста, как пять тысяч свиней.
Что толку, что полная, белая, рыжая,
Коль живости нету у ней?
Нет, как бы и где бы о ней ни судили,
Она не годится в подметки Рахили.
ВАЛЛА: О, Зелфа, красотка, за живость Рахилину,
Не дам я двух дохлых утят.
Недаром глаза у нее, как у филина,
Вот так на мужчин и глядят.
Нет, что бы враги ни твердили про Лию,
Рахиль не уступит предвечному Змию. (С. 7–8)
Словесная дуэль служанок, чтобы показать первенство своей хозяйки, имеет шутливо-примирительный конец:
ЗЕЛФА: Итак, хоть бесспорно они и смазливые,
Им все же далеко до нас.
Не лучше ль позавтракать свежею сливою,
Чем кушать гнилой ананас?
И кто бы в законные ни был намечен,
Наш путь незаконный всегда обеспечен. (С. 8)
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу