Array Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

ЗЕЛФА ( со вздохом ): Нет. Этот мальчик решительно не знает женского сердца.

ИАКОВ: Как так?

ЗЕЛФА: А так так. Ведь то, что она премилая – это ей самой хорошо известно. И о том, что она недурно сложена, тоже знает весь свет.

ИАКОВ: То есть как это весь свет?

ЗЕЛФА: Не пугайся: это только образное выражение (целое вместо части)… (С. 6)

Во второй сцене появляется Исав. По библейскому преданию, близнецы Ревекки Исав и Иаков должны были стать родоначальниками двух народов, «причем народ, который произойдет от старшего из братьев [т. е. Исава], будет подвластен потомкам младшего» [590]; младший Иаков с помощью матери обманывает отца Исаака, чтобы получить его благословение первенца (Быт. 27: 1–29). В Библии Исав представлен как «человек искусный в звероловстве, человек полей», а Иаков – как «человек кроткий, живущий в шатрах» (Быт. 25: 27–29). В пьесе Ярхо Исав является грубым и некультурным пастухом, который, как только узнает своего брата, сразу «рычит» от ярости из-за давнего обмана:

ИСАВ: А-а, тысяча чертей и столько же собачьих детей! Вот я нашел тебя, жалкий трутень, мешок обманов, житница плутен! Теперь отольется тебе сторицей за все твои штучки с чечевицей и за то, что ты сделал из меня изгоя, и за то, и за это, и за многое другое. Я тебе пропущу язык сквозь желудок, жалкий ублюдок.

ИАКОВ ( про себя ): Все мы евреи, и Бог – наш отец! ( к Исаву ) Помилосердствуй, брат. Ведь мы в чужом месте. ( Садится на жертвенник. )

ИСАВ ( не слушая его, рычит ): Сойди с алтаря, и я тебя вздую. Ты погубил мою жизнь молодую. Вот теперь я пришел, чтобы невесту найти; а ты тут опять на моем пути. Нет, нет, и нет. И двадцать раз нет. Пусть из меня соорудят винегрет, если я тебе, шелопаю, ушей не околупаю.

ИАКОВ ( с мольбой складывает руки ): Исав, брат мой. Заклинаю тебя сернами и полевыми ланями: избей меня, искровяни меня, как говядину, но ради всего святого не говори стихами. Ты же совсем не соблюдаешь размера.

ИСАВ: Соблюдаю я размер или не соблюдаю, до этого дела нет всякому негодяю. И, вообще, я разговариваю как хочу, а тебя я все-таки исколочу. Сойди только с алтаря.

ИАКОВ: Как бы не так. Но скажи, Исав, какими судьбами? Поистине я был бы рад тебя видеть, если бы ты сразу не начинал с грубостей. Что привело тебя в Харран?

ИСАВ: Видишь ли, нас учит святая вера, что Господь сказал ( не соблюдая размера ): «Нехорошо быть человеку одному; дай, создам ему жену». И вот я пришел спросить у Лавана, нет ли у него чего для моего каравана… И говорят, что есть…

ИАКОВ ( про себя ):…Да не про вашу честь. Тьфу, заразил, проклятый. (С. 19)

С этого момента мотив «несоблюдения размера» во всех его смыслах будет отличительной чертой Исава, и он сам его повторяет в своих репликах. В третьей сцене он «скрывается» со служанкой «в тьму» (С. 31), и когда они опять появляются («оба чрезвычайно смущены»), она говорит ему:

ЗЕЛФА ( теребя передник ): Так выходит, что ты не Иаков?

ИСАВ ( в большом замешательстве ): Нет, я не Иаков… Но я с ним совсем одинаков… Я только не соблюдаю размера.

ЗЕЛФА: Я уж это заметила. И в данном случае это, пожалуй, к лучшему. (С. 32)

Еще один пример. Лаван уговаривает Рахиль, ожидавшую венчания вечером, что она должна ждать мужа в поле:

РАХИЛЬ: Правда, папашка, что венчаться надо заочно?

ЛАВАН: Разумеется, Раечка. Подумай только: что может быть стыднее для девицы, чем присутствовать при собственном бракосочетании?

РАХИЛЬ: А ты не обманываешь?

ЛАВАН: Ты не веришь мне, священнику, по чину Мельхиседекову?

РАХИЛЬ: Пусть будет по Мельхиседекову. Но чтобы после обряда он пришел ко мне.

ЛАВАН: Ай, ай. Что она говорит, бесстыдница. Даже неловко слушать такие слова. ( Подбирает полы и убегает. ) (С. 24)

Затем приходит довольный Иаков, воспевающий будущие прелести «рая» первой ночной встречи с женой. Рахиль, наоборот, совсем не довольна «заочным» венчанием и, она думает, что сам Иаков в этом виноват, и говорит:

РАХИЛЬ: Да, да. Я знаю, что говорю. Это из-за тебя я стала злая, грубая, побила Валлу, поссорилась с милой, доброй Лией… Я сказала ей, что она толстая; а она – милая, хорошая, душка, самая лучшайшая, какая есть на свете. Да. А я – гадкая, гадкая, гадкая, и никто не знает, что я – хорошая. ( Плачет. ) Да, да. И никогда не узнают, потому что чем сердишься, тем хуже, потому что мне стыдно, что я такая, и тогда я еще больше. Вот.

ИАКОВ: Спаси и помилуй! Что за синтаксис у этой женщины! (С. 26)

Бессвязность речи Рахили становится (как для Исава – двусмысленно-фривольный мотив несоблюденного размера) ее типической чертой вплоть до последней сцены: