Люсьен Леви-Брюль - Первобытный менталитет

«Каждый раз, когда случается что-то необычное, — говорит Нассау, — ум африканца считает это результатом колдовства. Не ища объяснения в том, что цивилизованные народы назвали бы естественными причинами, его мысль немедленно обращается к сверхъестественному. Действительно, сверхъестественное — это настолько постоянный фактор в его жизни, что он так же быстро и так же здраво объясняет им все происходящее, как и мы, когда мы обращаемся к известным нам природным силам» [1] R. H. Nassau. Fetichism in West Africa. p. 247. . То же самое относительно «суеверий бечуанов» замечает преподобный Джон Филип: «Когда туземцы пребывают в состоянии неведения (то есть, до того времени, как их просветили миссионеры), все то, что им неизвестно и окутано тайной (для объяснения которой недостаточно простого восприятия), является объектом суеверного почитания; естественные причины им неизвестны, а их место занимает невидимое влияние» [2] Rev. John Philip. Researches in South Africa, II. pp. 116–117. .

К такому же заключению привело Турнвальда наблюдение за мышлением туземцев Соломоновых островов: «В лучшем случае они никогда не идут дальше простой регистрации фактов. Чего нет абсолютно, в принципе, так это понимания глубокой причинной связи. Непонимание связи явлений — вот источник их страхов и суеверий» [3] R. Thurnwald. Im Bismarck Archipel und auf den Salomo Inseln // Zeitschrift für Ethnologie, XLII. p. 145. .

Здесь необходимо отделить сообщаемый нам факт от примешанного к нему истолкования, как это нередко случается. Факт состоит в том, что первобытный человек, будь то африканец или же кто-то другой, совершенно не занимается поиском несамоочевидных причинных связей; он немедленно апеллирует к мистической силе. В то же время миссионеры или другие наблюдатели дают свое объяснение этому факту: если первобытный человек немедленно апеллирует к мистической силе, то это, по их мнению, происходит оттого, что он пренебрегает поиском причин. Однако почему он пренебрегает этим поиском? Объяснение должно быть прямо противоположным. Если первобытные люди не помышляют о поиске причинных связей, если тогда, когда они их замечают или им на них указывают, они все же считают их малозначащими, то это является следствием того определенно установленного факта, что их коллективные представления немедленно подразумевают действие мистических сил. Вследствие этого причинные связи, которые для нас являются самой основой природы, фундаментом ее реальности и стабильности, в их глазах выглядят весьма малозначащими. «Однажды в дождливый день, — пишет Бентли, — Уайтхед увидел, что один из его рабочих сидит на холодном ветру. Он посоветовал ему вернуться домой и сменить одежду. Но человек ответил: «От холодного ветра не умирают, это не имеет значения: заболевают и умирают только из-за какого-нибудь колдуна»» [4] W. H. Bently. Pioneering on the Congo, II. p. 247. .

Почти в тех же выражениях пишет один миссионер в Новой Зеландии: «Ко мне пришел туземец, состояние которого вызывало серьезную тревогу; он простудился и совершенно о себе не заботился. Эти дикари ничуть не подозревают о причинах своих болезней. Они приписывают Атуа (духу) все, что заставляет их страдать. Человек, о котором идет речь, говорил, что в его теле сидит Атуа и пожирает его» [5] Missionary register (Marsden), août, 1817 // Dumont d’Urville. Voyage de l’Astrolabe, III. p. 234. .

Все то, что мы называем причиной, все то, что объясняет нам происходящее, все это для направленного таким образом мышления, всецело занятого мистическими предассоциациями, — всего-навсего случай или, лучше сказать, орудие оккультных сил. Случай мог бы быть другим, орудие — иным, но событие все равно произошло бы. Для этого достаточно, чтобы начала действовать тайная сила, не будучи остановленной более высокой силой того же рода.

Из множества имеющихся у нас примеров возьмем один из самых обычных. Повсюду в низших обществах смерть объясняют не естественными, а иными причинами. Много раз было отмечено, что в случае смерти соплеменника люди ведут себя так, словно это происходит впервые и они прежде этого никогда не видели. Возможно ли, спрашивает себя европеец, чтобы эти люди не ведали, что каждый человек рано или поздно неминуемо должен умереть? Однако первобытный человек никогда не смотрел на это под таким углом зрения. В его глазах причины, неизбежно ведущие к смерти человека через какое-то, не превышающее определенного предела, число лет, такие, как износ органов, старческое перерождение, угасание функций, не обязательно связаны со смертью. Есть же ведь дряхлые старики, которые продолжают жить? И если в определенный момент наступила смерть, то это значит, что в дело вмешалась мистическая сила. Впрочем, и само старческое ослабление, и любая болезнь также не связаны с тем, что мы называем естественными причинами: их тоже нужно объяснять действием мистической силы. Короче говоря, если первобытный человек не уделяет никакого внимания естественным причинам смерти, то это объясняется тем, что он уже знает , почему она наступила; поскольку же он знает это почему , то вопрос, как она наступает, его не интересует. Здесь мы встречаем нечто похожее на a priori , над которым опыт не властен.