. Едва ли случайно, что, как и в романе Оруэлла, в истории России претензии власти выражаются в претензиях самих властителей решать вопросы языкознания: Петр правит корректуры опытов новой русской азбуки и дает наставления в практике перевода с иностранных языков
[6] Cracraft J . The Petrine Revolution in Russian Culture. Cambridge; London: Belknap Press, 2004. P. 256–300; Азбука гражданская с нравоучениями. Правлено рукою Петра Великого. СПб., 1877; Покровский В. И . Книга и читатель двести лет назад // Двухсотлетие гражданского шрифта. М., 1910. С. 1–2.
, Екатерина II декларирует примеры языкового пуризма и озабочена созданием сравнительного словаря всех известных языков мира
[7] Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею Всевысочайшей особы. СПб., Ч. I. 1787; Ч. II. 1789.
, Павел I цензурирует общественно-политический лексикон
[8] Высочайшее повеление 1797 года об изъятии из употребления некоторых слов и замене их другими. Сообщил В. С. Глинка из бумаг покойного издателя «Русского вестника» С. Н. Глинки // Русская старина. 1871. Т. 3. С. 531–532; Скабичевский А. М . Очерки истории русской цензуры (1700–1863 гг.). СПб., 1892. С. 84; Массон К. Секретные записки о России, в частности о конце царствования Екатерины II и правлении Павла I. М., 1918. Т. 1. С. 102–103.
, Николай I поры вается реформировать традиционную графику польского языка заменой латинского алфавита — русским
[9] Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Споры о языке в начале XIX века как факт русской культуры // Успенский Б. А. Избранные труды. М., 1992. Т. II. С. 335, 404.
, Ленин проводит реформирование русской орфографии, Сталин дарует отечественной науке доктринальное руководство по общему языкознанию
[10] Smith M. G . Language and Power in the Creation of the USSR, 1917–1953. Berlin; N. Y: Mouton de Gruyter, 1998.
.
В своем понимании «идеологии» де Трасси, отталкиваясь от эмпирической философии Джона Локка, заложил основы аргументации, позволяющей думать, что появление новых и/или реабилитация старых слов и значений характеризуют дискурсивные предпочтения власти и способствуют формированию идеологически поощряемого и — в перспективе — социально доминирующего словоупотребления. Для самого де Трасси примером такого словаря могла служить «Энциклопедия» Дидро — Д'Аламбера, продемонстрировавшая читателю понятийные ориентиры «духов ной» и политической культуры эпохи Просвещения. События Французской революции показали, однако, и то, что идеологические конфигурации в иерархии «словарных» предписаний вариативны, а чтение даже самых хороших книжек непредсказуемо по своим социальным последствиям [11] Frey M. Les transformations du vocabulaire francais a l'epoque de la revolution (1789–1800). Paris, 1925.
. Можно сказать так: читатель Энциклопедии, хотя и ограничен набором включенных в нее слов, в своем социальном опыте в той или иной степени волен отдавать предпочтение одним понятиям идеологии перед другими. В определенном смысле это именно тот случай, когда постулат, лежащий в основе социального конструктивизма о реализуемой эффективности символических ценностей, оправдывает коррективы Ирвинга Гофмана: сценарии повседневности всегда оставляют место для случайностей, поскольку «весь мир — не театр, во всяком случае, театр — еще не весь мир» [12] Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта. М., 2003. С. 61. См. также: Бовина И. Б. Представления об элементах процесса группового решения и выбор стратегии // Мир психологии. Научно-методический журнал. 1999. № 3. С. 30–40.
. Помимо актеров и статистов, существует, так сказать, сопротивление материала.
Вопрос о «словаре идеологии» представляется поэтому сложным прежде всего в прагматическом отношении. Чем определяется идеологически доминирующий облик «духовной культуры» того или иного (со)общества? С оглядкой на власть, в России нашлось место как лингвистическим фантазиям де Местра, оказавшимся созвучными историософским утопиям архаистов [13] Шишков А. С. Некоторые выписки из сочинений графа Мейстера с примечаниями на оные // Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова. СПб., 1827. Ч. XI. С. 264–290. См. также: Булич С. К . Очерк истории языкознания в России. СПб., 1904. Т. I. С. 613–615.
, так и лингвистическому экспериментаторству, напоминающему о «1984», — лексическим инновациям правления Петра I [14] Левин В. Д. Петр I и русский язык // Известия АН СССР. Серия литера туры и языка. 1972. Т. XXXI. Вып. 3. С. 212–227; Соболевский А. И . История русского литературного языка. Л., 1980. С. 119–120; Виноградов В. В . Очерки по истории русского литературного языка. М., 1938. С. 59–62; Левин В. Д . Петр I и русский язык // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1972. Т. XXXI. Вып. 3. С. 212–227.
, эпохи «просвещенного абсолютизма» [15] Мальцева И. М., Молотков А. И., Петрова 3. М. Лексические новообразования в русском языке XVIII века. Л., 1975.
, времени установления советской власти [16] Селищев А. Язык революционной эпохи. М., 1928; Smith M. G. Language and Power in the Creation of the USSR, 1917–1953. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 1998.
и, наконец, недавней к нам «перестроечной» поры, которая также выразила себя в языковых новшествах, проиллюстрировавших радикальность идеологических перемен («гласность», «демократия», «застой», «человеческий фактор», «приватизация» и мн. другие) [17] Дуличенко А. Д . Русский язык конца XX столетия. Munchen: Otto Sagner (Slavistische Beitrage. Hg. von P. Rehder. Bd. 317), 1994; Zybatow L. N . Russisch im Wandel. Die russische Sprache der Perestrojka. Wiesbaden: Harrassowitz, 1995; Rajewski A . Changes in the Russian Terminology of Economic Law since Perestroika. Munchen: Otto Sagner (Slavistische Beitrage. Hg. von P. Rehder. Bd. 391), 2000.
.
Читать дальше