Марк Уральский - Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Историзм Алданова – не иносказательное изображение той или иной эпохи, это, скорее, документальные фрагменты, наподобие фотографий из семейного фотоальбома, где в чертах людей, живших веком ранее, их потомок улавливает собственные черты. Отметим также, что особый акцент на соответствие изображаемых автором картин, информации, взятой им из достоверных источников – лейтмотив каждого алдановского предисловия в книгах тетралогии, как, впрочем, и в большинстве его других крупных исторических работ.

Помимо снятия барьеров между эпохами Алданов также уменьшает дистанцию между ролевыми историческими фигурами и безвестными обывателями: писатель доказывает, что люди по большей части одинаковы, у всех есть свои слабости, пристрастия, вредные привычки, а героические ореолы великих личностей – не более чем заслуга окружавших их льстецов. Императрица Екатерина, граф Воронцов, Робеспьер, Талейран, – все они говорят банальности, их повседневное поведение лишено какого-то особого величия. Так, во время одного из придворных приемов сиятельный вельможа граф Воронцов, страдая от головной боли, только и думает о том, когда уже всё это закончится, а после встречи со Штаалем отрешенно сидит у камина, «рассеянно подталкивая прутом тлеющие угли». Суворов в романе «Чертов мост» далек от эпического образа полководца, вселяющего ужас во врага. Вместо положенных «по штату» великому человеку глубокомысленных рассуждений он занимается всякого рода чудачествами: капает своему денщику на нос раскаленным воском, облаивает волкодава за три часа до рассвета и забавы ради на обсуждении плана боя презентует графу Бельгарду свои любительские опыты в стихосложении. Наконец, Наполеон на острове Св. Елены развлекается, кидая камешки в воду, жульничает при игре в карты и при перемене настроения становится обидчивым и язвительным. Здесь же отметим, что главной целью Алданова – в отличие от боготворимого им Льва Толстого! – не дегероизация Наполеона, а попытка выделить в образе императора Франции черты обычного человека, с его достоинствами и недостатками.

Вслед за тетралогией «Мыслитель» Алданов опубликовал трилогию о России эпохи Октября – «Ключ», «Бегство», «Пещера» (1929– 1936). В этих его романах картины переломной эпохи предстают как иллюстрации хроники жизни частных лиц из русского интеллигентского сословия – людей мыслящих, но инертных и бездеятельных, а потому не способных хоть как-то повлиять на ход происходящих вокруг них событий. Для Алданова любая революция – это, прежде всего, катастрофа. В своем историософском шедевре – романе «Истоки» (1943) – он, устами одного из персонажей, говорит: «Революция – это самое последнее средство, которое можно пускать в ход лишь тогда, когда больше решительно ничего не остается делать, когда слепая или преступная власть сама толкает людей на этот страшный риск, на эти потоки крови… Там, где еще есть хоть какая-нибудь, хоть слабая возможность вести культурную работу, культурную борьбу за осуществление своих идей, там призыв к революции есть либо величайшее легкомыслие, либо сознательное преступление».

Это утверждение звучало в те годы резким диссонансом широко распространенным в тогдашнем мировом сообществе социальным иллюзиям. И в СССР, и Западном мире идея Революции, социалистической или консервативной (фашизм), тепло принималась интеллектуалами разного толка. В Революции видели закономерный и неизбежный результат исторического процесса, его катарсис, очищение от накопившегося за века бытийного мусора. Алданов же, как прагматик-реалист, твердо стоящий на почве фактов истории, заявлял совсем иную концепцию.

Со свойственным форме его высказываний ироническим подтекстом он утверждал, что XX в. явно «начитался» Достоевского, герои которого, в свое время явно выдуманные русским писателем, буквально шагнули в жизнь, заселили землю, стали нашими современниками, соседями, друзьями и врагами, политическими деятелями и литераторами [ТУНИМАНОВ]. Таковыми представляются и персонажи многих произведений самого Алданова: например, один из основных участников дела Дрейфуса, помощник начальника контрразведки майор Анри из очерка «Пикар», вождь анархистов Себастьян Фор («Убийство президента Карно»), Азеф из одноименного очерка и многие другие

Алданов, постоянно, отметим, декларировавший свое категорическое неприятие мировоззренческой проповеди Достоевского, тем не менее, всегда ссылался на его человеческие типы, когда дело касалось необычных, выпадающих по своим поведенческим принципам из традиционного общества, личностей: «Какой бы роман мог бы написать о нем Достоевский», «Он был рожден, чтоб стать героем Достоевского».