Екатерина Андреева - Финляндия. Творимый ландшафт

Свою последнюю церковь Креста Аалто спроектировал для Лахти и вписал ее в небольшое пространство между домами на вершине холма. С улицы виден боковой фасад, сделанный из кирпича красновато-песочных тонов. Окна высятся над стеной треугольниками прозрачных флагов – световых фонарей. По центру в эту стену на всю высоту вмонтированы небольшие квадратные окошки по четыре в ряд, а в четырех верхних рядах, кроме самого последнего, их по шесть. Эта простая абстрактная геометрия считывается и как крест, и как архаическая человеческая фигура. Внутри здания – гигантский человек-окно, ростом подобный средневековым святым Христофорам, освещает лестницу, взмывающую на второй этаж, на хоры. Структура церкви базиликальная, интерьер спланирован по модели Вуоксенниски с органом на стене, напротив входа. Но тут Аалто разомкнул церковное пространство, сделав сплошное остекление под хорами, впускающее внутрь через окна вековые деревья сада. Тем самым он превратил динамику взлета, как в церкви Трех крестов, в движение свободного перехода изнутри наружу. Прихожанин, сначала увидевший церковь как стену, крепостную или заводскую, с ячейками окошек, внутри убеждается в том, что преград между мирским и духовным как таковых нет, а есть покой в равнодействии центробежных и центростремительных сил, есть волны света и звука, сливающиеся в гармонию здесь, на вершине холма, для тех, кто, совершая духовный ритуал, сюда поднялся.

В этом своем последнем большом произведении Аалто переосмыслил творения коллег: радикальный новаторский образ стеклянной церковной стены воспринял он не только у Бриггмана, но и еще в Отаниеми в революционно-пантеистической капелле университетского кампуса, которую спроектировали Кайя и Хейкки Сирен в 1954 году. Студенческий союз, выступивший заказчиком построенной в 1956-м церкви, позднее передал ее местной лютеранской общине, и теперь здесь отпевают, крестят, отпускают грехи всем жителям Отаниеми. Нам повезло приехать в капеллу перед крестинами, в тот момент, когда молодой пастор в белой рубашке зажигал свечи: на незаметных сварных конструкциях стояли подсвечники и лежали священные книги. Алтарь же располагался здесь и не здесь: за прозрачной стеной виден высокий белый крест, воздвигнутый на лужайке перед березами, осинами и елями. Увидав это, обмираешь от восторга. А приходя в себя, понимаешь, что в алтарь-лес не войти, как и в любой церковный алтарь, – так удивительно материализована невидимая граница сакрального. Человеку туда со своим телом не попасть, как в рай. Вот и наблюдаешь с восхищением за местным зайцем, который в два прыжка оказался возле креста и скрылся в алтарном лесу.

В 2002 году зрители режиссера Аки Каурисмяки увидели, как выглядит финская «загробная» жизнь. Главный герой фильма «Человек без прошлого», сталевар из Нурмеса, городка в финской Карелии, известного фестивалем Рождественских песен, приезжает в Хельсинки искать работу. Поезд приходит к ночи, и местные бандиты с целью грабежа мужчину избивают, не найдя у него в чемодане ничего стоящего, кроме маски сталевара, которую они бросают несчастному на лицо, как средневековый шлем. Герою еще хватает сил добрести до знаменитого хельсинкского вокзала, шедевра Элиэля Сааринена, откуда его увозят в больницу, но там он умирает, чтобы тут же воскреснуть и узнать: «Жизнь идет вперед, тебе же лучше, что не назад». Воскресает модернизированный Илмаринен в ту же самую реальность, где и жил: где человек без документов – букашка, неважно, в Хельсинки или в Петербурге. То есть воскрешение есть превращение в бомжа, что вполне соответствует христианским представлениям. И поэтому центральное место действия в потусторонней жизни по Аки Каурисмяки – это небольшой поселок хельсинкских бомжей, которые обитают в вагончиках-контейнерах в бухте восточного района Верккосаари.

Здесь, на другом берегу от ночных многоэтажек финской столицы, жилищный вопрос решен примерно так, как у Шнырька, которому Туве Янссон придумала домик в жестяной банке. Архитектура «загробного мира» – это наши городские окраины, очаги накопления энтропии с акцентом на мусорные баки. В сказке Каурисмяки сохраняются товарно-денежные отношения, и за жилье потерявший память сварщик платит сто финских марок в неделю некоему охраннику пляжа, который крышует бомжей. Эпизод внесения арендной платы достоин отдельного упоминания: ее собирает веселый парень, чей «офис» располагается как раз в мусорном баке. «Извините, что не предлагаю вам чаю», – любезно говорит он, приоткрывая крышку мусорки и принимая начальный взнос.