Альберт Байбурин - Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

По свидетельству Е. Э. Бломквист, типичными формами крыши у восточных славян являются двускатная и четырехскатная, причем двускатная крыша «конем», «на коня» распространена в северо-, средневеликорусских и белорусских губерниях, а четырехскатная «по-круглому» — в южновеликорусских и украинских [284] Бломквист Е. Э . Крестьянские постройки…, с. 96 и сл. .

Противопоставление покрытости — непокрытости, в рамках которого функционируют представления, связанные с крышей, относится к числу важных классификаторов плана содержания народной картины мира [285] Характерно, что в русском языке в ряду синонимов для обозначения конца какого-либо действия, процесса употребляется слово «завершение», являющееся производным от «верх» (ограничить верхний предел = придать законченный вид). Представляется вполне вероятным, что именно покрытие является коннотацией этого и сходных терминов для обозначения конца, предела. .

Необходимость ощущения конечности, предельности (а следовательно, упорядоченности вселенной) лежит в основе представлений о верхней границе — ср. представления о небе как о крыше мира. Все, что имеет верхний предел, относится к сфере знакомого, постижимого, «человеческого».

Для того чтобы изобразить нежилой или чужой дом, в фольклоре используется образ дома без крыши. Таково, например, изображение чужого дома (дома жениха) в свадебном фольклоре:

Ср. не дом: «Небом покрыто, полем огорожено». В то же время крыша может метонимически обозначать весь дом: «отчий кров», «жить под одной крышей»; ср.: «Крыв да ухитка, тем изба стоит» [287] Даль В . Толковый словарь…, т. II, с. 528. и т. п. Вообще необходимо указать на отмеченность верха (крыши) в фольклорных описаниях строений. Выражения типа терема златоверхие представляют собой клише. Неупотребительность самого слова «крыша» вполне объяснима. Несмотря на то что корень кръ является общеславянским, слово «крыша» появилось только в русском языке, причем сравнительно поздно. Первые зафиксированные его употребления относятся лишь к концу XVIII в. (Словарь Академии Российской 1792 г., где оно зарегистрировано с пометкой «в простонар.»). В то же время слово «крышка» считалось нормативным и имеет гораздо более длинную историю (во всяком случае является обычным для текстов XVII в.). Но гораздо более употребительными были слова кровъ, кровля ; укр. покрiвля, стрiха, дах (от нем. Dach ‘крыша’, вероятно, через польский язык, так как этот термин характерен для правобережной Украины); белор. дах, стреха ; польск. dach; чешск. strecha; сербск. крôв ; болг. покрив [288] См. более подробно: Иссерлин Е. М . Когда и как появилась «крыша». — В кн.: Очерки истории языка. Л., 1960 (Уч. зап. ЛГУ, сер. филол. наук, вып. 52). .

Лексика названий типов конструкции крыши, ее элементов вызывает особый интерес для изучения представлений о сопоставимости элементов жилища и элементов человеческого тела, зооморфных символов и т. п. Ср., например: лобяк, лбище, залобник — названия фронтона из бревен у великорусов; чело у белорусов; череповой ( подгнетный — верхний венец из более толстых бревен, чем остальные); усы — затесанные концы верхнего бревна сруба; уши — выемки в стропилах, ср. проушины ; белорусская конструкция крыши чубом — один из архаических видов четырехскатной крыши.

Особый интерес вызывает верхняя часть крыши. «На щель, образуемую сходящимися наверху тесинами обоих скатов, насаживалось сверху толстое бревно с угловатым желобом снизу; это — охлупень, шелом. Своей тяжестью он зажимал тесины кровли и удерживал их от сноса ветром. Переднюю, комлевую часть охлупня, прикрывающую с фасада стык тесин и торец князевой слеги, часто обтесывали в виде коня или птицы» [289] Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки…, с. 106. . Верхнее ребро князевой слеги (коня) называлось конек или князек . Изображение лошадиной головы на крыше связано, по-видимому, не только с космической («солнечной») символикой коня [290] О коньках см.: Стасов В. В. Коньки на крестьянских крышах. — Изв. Археол. о-ва, 1961, т. III, с. 257–271; Суворов Н. Н. О коньках на крестьянских крышах в некоторых местах Вологодской и Новгородской губерний. — Изв. Археол. о-ва, 1863, т. IV, с. 169–171 (дополнение к статье В. В. Стасова). . Учитывая сказанное в разделе о «строительной жертве», можно сделать предположение о наличии связи между конскими головами, приносившимися в жертву, и «коньками» на крыше. Дом, как бы «выраставший» из закопанной в землю конской головы, увенчивался ее же изображением, что придавало всему жилищу вид коня в плане общего архитектурного решения [291] См. об этом: Чекалов А. К . Народная деревянная скульптура Русского Севера. М., 1974, с. 18 и сл. . Аналогия дом — конь включает, по-видимому, еще один семантический пласт: представления о жизни и смерти [292] Связь коня со смертью особенно хорошо изучена в традиционной этнографии. См.: Анучин Д. Н . Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного обряда. — В кн.: Древности. М., 1830 (Труды Моск. археол. о-ва, т. XIV); Худяков М . Культ коня в Прикамье. — В кн.: Сборник статей к 45-летию научной деятельности Н. Я. Марра. М., 1933. . Известно, что конские черепа, выставленные на изгороди, на шестах, имели значение оберега.