Клэр Макколлум - Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965

В этой главе мы рассмотрим, как изменилась презентация отцовства в печатной культуре после 1953 года. Как мы уже видели, война имела громадное влияние на формирование образа людей внутри дома и в отношениях с детьми, и хотя причиной, которая вызвала этот сдвиг, могли быть события первой половины 1940‐х годов, эта тенденция никоим образом не прекратилась после смерти Сталина. В действительности те изменения, которые мы видели в образах отцовства после 1953 года, стали определенно еще более радикальными. Именно в годы оттепели оно наконец избавилось от остатков преобладавшего ранее военного контекста и стало более разнообразным. Теперь считалось, что мужчины играют определенную роль в жизни своего потомства с самого момента его рождения, — отец уже отнюдь не был солидной фигурой сталинской эпохи. Его изображали активно и эмоционально вовлеченным в воспитание своих детей. Точно так же, как война принципиально изменила способ изображения отцовства в 1940‐х — начале 1950‐х годов, смерть Сталина и уничтожение его символической роли семейного патриарха привели к глубоким изменениям в изображении мужского родительства в последующее десятилетие.

Политика жилищного строительства, инициированная Хрущевым в 1957 году, преобразила жилищную сферу в Советском Союзе: к концу брежневской эпохи появилось 230 млн новых квартир, жилая площадь в пересчете на каждого советского гражданина за этот же период удвоилась [505]. Вселение в новую квартиру и центральное отопление для послевоенного поколения стали (по меньшей мере теоретически) нередким явлением. Риторика новизны — новых починов, новой жизни, нового общества, новой морали — пронизывала визуальную культуру этого периода, что наиболее выразительно схвачено в картине Юрия Пименова «Свадьба на завтрашней улице» (1962), на которой пара молодоженов идет по временным мосткам через стройплощадку, где возводится новое жилье [506]. Водянисто-голубое небо, размытые формы и грубовато-импрессионистский стиль картины Пименова наряду с самой изображенной на ней сценой, воплощавшей движение вперед к более светлому будущему, олицетворяли дух общества в процессе воссоздания. Тема строительства и возведения жилья станет господствующим мотивом в визуальной культуре оттепели и может рассматриваться в связи и с десталинизацией, и с переселением молодых семей в рамках плана по освоению целины. Но несмотря на то что мужчины могли изображаться в качестве строителей и обитателей домов, им, как правило, не отводилась активная роль в обустройстве, украшении или содержании жилья[507].

Несомненно, это было первое робкое появление советского мужчины в домашнем контексте с момента революции. Он отсутствовал в этом пространстве на протяжении большей части 1920‐х годов, очень нерегулярно появлялся в 1930‐х, а в визуальной культуре конца 1940‐х был тесно связан со статусом отца и отодвинут на задний план задачами послевоенной нормализации. Домашнее пространство и так было в целом проблематичной темой для советского государства, а роль мужчины в нем и то, как она соотносилась с нарастающей проблемой тотальной эмансипации женщин, были особенно острыми вопросами.

Технологическое развитие методик домоводства в 1950‐х годах делало эту проблему еще более сложной, поскольку дом и домохозяйство переставали быть исключительно женской сферой, приобретая связь с профессионализмом, наукой и современностью. Средоточием борьбы между личным и публичным в самом доме была кухня, поскольку горячие споры о микробах, технологиях и кухонной планировке трансформировали это пространство в нечто способное выступать витриной позднесоветских технологических достижений [508]. Появление новых блестящих домашних приспособлений и рациональная теория дизайна маскулинизировали кухню, но эти тенденции не создавали условий для более существенного участия мужчин в повседневных домашних делах. На деле, как подчеркивала Сьюзен Рейд, кухня не стала более привлекательным местом для советского мужчины: появление современного оборудования и новых идей служило тому, чтобы подчеркнуть четкую гендерную дифференциацию домашнего труда, поскольку «дискурс современной советской жизни и актуальная форма жилищного строительства в хрущевскую эпоху вновь делали дом отдельно взятой семьи местом репродуктивного труда, а домохозяйку — изолированной и неоплачиваемой рабочей силой в этом месте» [509].