Клэр Макколлум - Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965

Великая Отечественная война существенно повлияла на то, как изображался советский мужчина. Смешение приватного и публичного присутствовало в домашнем пространстве 1930‐х годов робко и крайне редко, тогда как в визуальной культуре военного времени оно стало признаком некоего изменения. Соединение личного и общественного в изобразительной культуре сохранится до конца советского периода, и советский мужчина впервые станет хоть сколько-нибудь регулярно ассоциироваться со сферой частной жизни. Как будет показано в следующей главе, полную силу эта тенденция наберет только в конце 1950‐х годов, однако уже в послевоенный период фигура отца стала играть заметную роль: сначала он предстанет в облике вернувшегося домой ветерана, а затем, к концу 1940‐х годов, сюжеты станут более разнообразными, хотя в них по-прежнему будет преобладать военный подтекст. Хотя значение этой тенденции не следует переоценивать, необходимо отметить, что, несмотря на гипертрофированный образ войны в решении большинства подобных сюжетов, в них не было каких-либо признаков охлаждения в отношениях между людьми, материальных сложностей либо физической или эмоциональной травмы. На картинах у солдата всегда были дом и семья, и эта формулировка будет преобладать до середины 1960‐х годов.

Несмотря на то что после 1945 года произошло позитивное переосмысление места мужчины в доме, изображение погибшего отца, напротив, демонстрировало совершенно иной сдвиг в визуальной культуре. В картинах, плакатах и рисунках сталинской эпохи, где отец отсутствовал, обнаруживается место для выражения чувств, которым обычно не уделялось внимание в бравурных работах социалистического реализма. Наряду с другими, более ранними картинами, в центре которых находился образ скорбящей матери, эти изображения допускали признание цены, заплаченной простыми людьми за победу: здесь впервые обнаруживаются темы смерти, скорби и утраты в советском искусстве. Подобные изображения последствий войны не только еще больше усложняют наше восприятие визуальной культуры этого периода, но и подчеркивают сложность советской культуры в целом, обозначая те ситуации, когда она бралась за то, что Анна Крылова назвала «неуместными темами» [499].

В отличие от эмоциональной жесткости, обнаруживаемой в литературе, а затем и в кино, в визуальных работах налицо недосказанность. Хотя отец мог отсутствовать в послевоенных сценах семейной жизни, причина этого отсутствия либо его психологические или материальные последствия никогда не проговаривались ни на самих картинах, ни в официальных высказываниях по их поводу. По сути, нам остается читать между строк и интерпретировать смутные намеки, присутствующие на полотнах таких художников, как Решетников и Лактионов. Во время появления этих произведений эти подтексты никогда не обсуждались, но они определенно предполагались. Однако, несмотря на все эти ограничения, даже при Сталине работы, где рассматривались скрытые и явные последствия войны, не только появлялись, но и печатались на страницах популярной прессы, а фигура отца играла ключевую роль в осмыслении военного опыта.

В декабре 1960 года газета «Известия» в ответ на письма своих читателей, выражавших озабоченность проблемами семейной жизни, начала новую серию публикаций под названием «В семейном кругу», задачей которой был обмен «мнениями по разным вопросам общественной жизни, морали, этики» [500]. Темы семейной сферы и домашней жизни находились в центре особенного внимания людей хрущевской эпохи. Процессы десталинизации, масштабный проект жилищного строительства и стремительный прогресс в мире науки и технологий — все вместе это оживляло интерес к частной жизни советских людей, к тому, как они проводят время вне работы, как обставлены их дома и как функционируют их семьи. Как предполагал Виктор Бачли, «если сталинистское государство стояло на пороге „домашнего очага“, то хрущевское решительно туда вошло и повело за него битву» [501].

В последнее время дом и жилье пользовались особым интересом среди исследователей хрущевской эпохи, и это неудивительно, учитывая масштаб тогдашнего проекта жилищного строительства и дальнейшую бесславную репутацию «хрущоб» — пятиэтажных многоквартирных домов, которые в конце 1950‐х годов появились в крупных городах Советского Союза [502]. По сути, стало общепринятым представление, что дом, как и в период расцвета сталинизма, является жизненно важным пространством, поскольку он формирует идеального советского гражданина, а составляющие жилища, связанные с технологиями и прогрессом, осязаемо свидетельствовали о продолжавшемся движении в направлении коммунизма. Но самым большим отличием двух эпох было то, что дом оказался еще и главным полем битвы в контексте десталинизации, поскольку хороший вкус и украшение жилища стали играть заметную роль в вопросах, касающихся морали и правильного мировоззрения [503]. Хотя издания, посвященные квартирному декору и созданию комфортабельного и уютного пространства для семьи, по большей части были нацелены на женскую аудиторию, интерес государства к дому и семье имел последствия не только для женщин [504]. Кроме того, в этот период произошли революционные изменения в изображении мужчин: именно тогда взошли семена, посаженные сразу после войны, и впервые за весь советский период роль отца стала абсолютно органичной для визуальной репрезентации Нового советского человека.