Татьяна Бернюкевич - Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века - идеи и реминисценции

Что же держит автора над пропастью? Что придает устойчивое равновесие ему – висящему над бездной? Что дает ему силы смотреть в бесконечность вверх и забыть о бездне внизу?

Вера в бесконечный смысл жизни – вот что держит человека над бездонной пропастью и ужасом конечной индивидуальной жизни.

Обоснованию этой веры в надындивидуальный, внепространственный и вневременной смысл человеческой жизни посвящено произведение Толстого «О жизни». По существу именно в данной работе Толстым представлена в наиболее оформленном виде концепция личности. Хотя, бесспорно, все художественное творчество писателя есть ее выражение. При этом исследователи подчеркивают сложность изучения данного аспекта антропологии Толстого: «Концепция личности представляет собой одну из наиболее парадоксальных и наименее изученных составляющих антропологического учения Л. Н. Толстого, в контексте которого понятие личность в его традиционном для философского и психологического дискурсов смысле имеет преимущественно негативный оттенок, оказываясь в неизменно жесткой текстуально-терминологической корреляции с концептом животности в рамках семантически устойчивой конструкции животная личность. Последняя, как правило, выступает в значении “индивид”, т. е. непосредственно указывает на факт пространственно-временной, эмпирически фиксируемой отдельности человека от мира и других существ, которые его окружают» [50] Клюзова М. Л. Понятие личности в нравственно-религиозном учении Л. Н. Толстого. .

Если говорить о созвучности идей Толстого и буддийской философии, нашедшей отражение в работе Толстого «О жизни», то, бесспорно, это совпадение мировоззренческое, глубинное, трудно поддающееся экспликации. Это не сюжеты или сюжетные реминисценции буддийских легенд (подобные рассказам «Карма», «Очерк о Будде», «Это ты» или реминисценциям в «Исповеди»). Это внутреннее совпадение с тем самым «отрицательным универсализмом» буддизма (о котором писал В. Соловьев), антиперсонализмом и идеями буддийской сотериологии.

Сложно также сказать, явилось ли это результатом воздействия буддийских идей (прямо или опосредованно – через Шопенгауэра) на Толстого или же это действительно совпадение мироощущений.

Поэтому целью обращения к философско-религиозным работам Толстого в контексте обсуждения более широкой темы влияния буддизма на культуру России может быть не нахождение прямых аналогий идей трудов Толстого с буддизмом, а поиск неких глубинных ассоциаций в ответах на смысложизненные вопросы в творчестве писателя и буддийской философии.

Вероятно, это имел в виду Н. Бердяев, когда достаточно категорично относил способы рассмотрения личности и пути спасения человека у Толстого к нехристианским и, в частности, к буддийским: «Я всегда думал и продолжаю думать, что мировоззрение Л. Толстого не христианское, скорее буддийское. Зло для него есть ложное сознание, добро есть истинное сознание. Иррационально-волевого источника зла он не видит. Это совсем сократовская точка зрения. Он приближается также к буддизму, для которого спасение есть дело познания. Он проповедует спасение, и в этом близок к буддизму» [51].

Определение буддийских интенций в трудах Толстого невозможно без рассмотрения общего замысла и особенностей его работ. Во вступлении к работе «О жизни» писатель определяет цели исследования человеком его жизни. Эта цель, по его мнению, заключается в том, что человек исследует жизнь «только для того, чтобы она была лучше». Но в этой, реальной, исследуемой им жизни существует, казалось бы, непреодолимое противоречие, которое заключается в том, что человек стремится жить для достижения блага и ему кажется, что именно так он живет по-настоящему, но эта жизнь оказывается чем-то обманчивым и невозможным. Тех, кто открывал человечеству с древнейших времен сущность жизни, писатель называет «просветителями человечества». Он перечисляет и характеризует определения этих величайших «просветителей» Конфуция, Лао-Цзы, Христа и Будды: «“Жизнь – это отречение от себя для достижения блаженной нирваны”, – сказал Будда, современник Конфуция.» [52] Толстой Л. Н. О жизни // Толстой Л. Н. Избранные философские произведения. М.: Просвещение, 1992. С. 433–434. Эти «определения жизни», по мнению Толстого, «теоретически верны» и подтверждаются опытом миллионов людей [53] Там же. С. 433. .

В то же время писатель сетует на то, что так называемые «книжники», утверждающие, что нет никакого противоречия жизни, называют суевериями и заблуждениями учения «Браминов, Будды, Зороастра, Лаоцзы, Конфуция, Исаии, Христа», которые дали людям ответы на вопросы об истинном благе жизни и «служили основой мышления лучших людей» [54].