Татьяна Бернюкевич - Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века - идеи и реминисценции

Но эта мистика музыки и слов совершенно недоступны для зрителей:

Но высокое назначение «буддийской мессы» и особого музыкального «глагола» не зависит от светской развлекающейся публики и будит сердца таких, как сам поэт, как те, у кого «чистые сердца». Противоречие «поэт – толпа», «поэт – художник» раскрывается в стихотворении «Буддийская месса» в противоречии религиозного действа («глагола») буддийского монаха – загадочного «монгола», слов молебна, рожденных для того, чтобы «чистые сердца в ней пили благодать», и чуждости слушателей («толпы»), пришедших ради экзотического развлечения, а также в противоречии самого автора-поэта с этой толпой зрителей (что связывает с первым стихотворением этого «Трилистника»), которая внутренне ему чужда и вызывает неприятие («И странно было мне и жутко увидать.»).

Это стихотворение, ставшее третьим в «Трилистнике толпы», с одной стороны, отражает драматичность восприятия мира и творческое одиночество самого лирического героя, а с другой – в нем описывается настоящее «священнодейство», непонятное большинству людей, пришедших посмотреть на диковинного «монгола». Слова этой «мессы» непонятны и автору-герою, но он заворожен их мистической музыкальностью и способен постичь их высокое предназначение – «благодать».

«Буддийская месса в Париже», несмотря на кажущуюся фантазийность сюжета и «экзотичность» описываемого события, вполне принадлежит сложному пространству всего творчества И. Анненского. Главную направленность творчества поэта можно определить как стремление к миру подлинных смыслов, что в данном стихотворении нашло выражение в стремлении к сближению с тем мистическим, в котором эти смыслы могут быть раскрыты, в котором сливается всё: значения и ритмы «тысячелетних слов», их музыка «грезы», особая «благодать», которая доступна лишь «чистым сердцам», аромат божественных цветов. В стремлении к миру, который в стихотворении олицетворяет собой буддийский монах и его «месса», явилось желание поэта – лирического героя постичь тайну бытия, тайну творчества и одновременно его разрыв с миром публики-«зала», небрежно в спешке роняющей «нежные цветы богов».

Максимилиан Волошин – поэт, в жизни и литературной судьбе которого, как у многих поэтов Серебряного века, нашли отражение самые разные религиозные и литературно-художественные влияния начала XX в. Волошин связывал свое духовное рождение с началом века – с 1900 г. А за год до этого в его жизни произошли события, значительно повлиявшие на его дальнейшую судьбу. Будучи студентом юридического факультета Императорского Московского университета, он принял участие во Всероссийской студенческой забастовке в феврале 1899 г., за что был арестован, исключен из университета, затем восстановлен. 21 августа 1900 г. Волошина, который вернулся из путешествия по Италии и Греции, вновь арестовали в Судаке, затем последовал допрос в Москве и лишение права «въезда в столицу».

А затем произошло событие, которое имело особое символическое значение для молодого поэта и положило начало мифу о пути поэта как о приобщении к особому Знанию. Это же событие, вероятно, повлияло и на становление основного мотива лирики Волошина – мотива странничества. В том же 1900 г. Волошин после того, как его выпустили из тюрьмы, исключили из университета, лишили права обучаться в высших учебных заведениях и проживать в столице и крупных городах, чтобы избежать дальнейших неприятностей, принимает предложение друга детства инженера В. О. Вяземского и отправляется в Среднюю Азию в экспедицию на изыскания трассы Ташкентско-Оренбургской железной дороги.

Шестого октября изыскательская партия В. О. Вяземского выходит в степь, Волошин в экспедиции – начальник каравана и заведующий лагерем. «Впереди – бесконечная красновато-бурая пустыня, – пишет Волошин Глотову, – чем дальше, – всё мутнее, всё синее и горы на горизонте. Всё ровно – ни холмика, ни деревца. Тишь полная. Слышно, как стелется по земле степной ветер. слышно, как звенит сухой “джюсан”. Под лучами заходящего солнца степь пылает красным пламенем. Всё, что было днём серо, плоско и бесцветно, теперь ожило и оделось в самые яркие, ослепительные краски. От старых стен поползли густые сине-фиолетовые тени. Горы розовеют и синеют. Всё становится ярче, ярче – и начинает постепенно потухать. Степь одевается сиреневато-пепельным оттенком» [394] Пинаев С. М. Максимилиан Волошин, или Себя забывший бог. М.: Молодая гвардия, 2005. 672 с. .