Стихотворение «Буддийская месса в Париже» входит в состав «Трилистника толпы», и идея этого произведения, и художественные особенности связаны с общей идеей и композицией всего «Трилистника», включающего три стихотворения: «Прелюдия», «После концерта» и «Буддийская месса в Париже».
Одна из тем, пронизывающих все три стихотворения, обозначена в названии «Трилистника» – «Трилистник толпы». Это отношения художника и толпы, творческой личности и толпы, демиурга и толпы. Это одна из основных тем романтизма, тем русской литературы, звучавшая наиболее отчетливо у Пушкина и Лермонтова и получившая «новое дыхание» в символизме.
«Прелюдия» начинается со строк, близких Пушкинским размышлениям о судьбе поэта: «Я жизни не боюсь. Своим бодрящим шумом / она дает гореть, дает светиться думам». Но эта жизнь рождает сложные чувства: «Тревога, а не мысль растет в безлюдной мгле, / холодно цветам ночами в хрустале».
Поэту нужно уединение, ему страшны чужие прикосновения:
Когда мучительно душе прикосновенье,
И я дрожу средь вас, дрожу за свой покой,
Как спичку на ветру загородив рукой.
Пусть только этот миг. В тот миг меня не трогай…
Он хочет только одного, чтобы его «не замечали», не разрушали его «творческую печаль».
Тема творческого одиночества нашла выражение во втором стихотворении данного «Трилистника» – «После концерта». Образ певицы овеян тайной и драматизмом, нарисован несколькими контрастными штрихами:
О, как печален был одежд ее атлас,
И вырез жутко бел среди наплечий черных!
Как жалко было мне ее недвижных глаз
И снежной лайки рук, молитвенно-покорных!
Высокий талант и «душа» «развеяны» среди «рассеянных, мятежных и бесслезных!». Сильные чувства, воплощенные в искусстве, поэт сравнивает с драгоценными камнями, упавшими и затерянными:
Так с нити, порванной в волненьи, иногда,
Средь месячных лучей, и нежны и огнисты,
В росистую траву катятся аметисты
И гибнут без следа.
Конец стихотворения возвращает к вопросу, прозвучавшему в его начале:
Погасшие огни, немые голоса,
Неужто это все, что от мечты осталось?
Третье стихотворение «Трилистника» при всей его сюжетной особенности вполне органично для этой тематической триады. В нем описываются не чувства поэта, не отношения искусства и его восприятия. Сюжетно – это рассказ-воспоминание о буддийском молебне («буддийской мессе»), который проводил загадочный монах-«монгол». Однако это стихотворение составляет тематическое и смысловое единство с «Прелюдией» и «После концерта».
Если в «Прелюдии» лирический герой говорит о своей собственной оторванности от тех, чье прикосновение к его душе мучительно, он мечтает о покое, о «миге» творческой печали, когда ему никто не помешает, «Прелюдия» пронизана тоской о свободе от этих грубых «прикосновений», вторгающихся в мир лирического героя. В стихотворении «После концерта» – тема непонимания и чуждости великого искусства («В росистую траву катятся аметисты И гибнут без следа»). То в «Буддийской мессе в Париже» – бездна между настоящим «таинством» и праздным любопытством зрителей.
Художественной особенностью стихотворения является яркая детализированность в описании того, что видел поэт (что может быть в том числе косвенным доказательством присутствия поэта на данном молебне):
Колонны, желтыми увитые шелками,
И платья peche и mauve в немного яркой раме
Среди струистых смол и лепета звонков,
И ритмы странные тысячелетних слов,
Слегка смягченные в осенней позолоте.
Почти загадочным предстает буддийский монах:
Священнодействовал базальтовый монгол,
И таял медленно таинственный глагол
В капризно созданном среди музея храме.
Публике, собравшейся в музее, недоступны ни содержание, ни замысел «буддийской мессы», это «священнодейство» для них лишь развлечение, экзотическое средство от скуки:
Чтоб дамы черными играли веерами
И, тайне чуждые, как свежий их ирис,
Лишь переводчикам внимали строго мисс.
Самого же поэта завораживает удивительная музыка слов молебна, он поглощен особыми ритмами речи «монгола» (и это биографически неслучайно, вспомним филологическое образование поэта, его занятия санскритом, глубокую любовь к древним языкам):
Мне в таинстве была лишь музыка понятна.
Но тем внимательней созвучья я ловил,
Я ритмами дышал, как волнами кадил,
И было стыдно мне пособий бледной прозы
Для той мистической и музыкальной грезы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу