Глеб Морев - Осип Мандельштам - Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

13 апреля письмо Ставского было зарегистрировано как полученное в НКВД, а 27 апреля начальник 9-го отделения 4-го отдела Главного управления государственной безопасности старший лейтенант НКВД В.И. Юркевич составляет справку на Мандельштама на основе изучения его следственного дела 1934 года и письма Ставского. К сведениям из этих документов Юркевич прибавляет стандартную фразу: «По имеющимся сведениям, Мандельштам до настоящего времени сохранил свои антисоветские взгляды» [611]. В тот же день заместитель начальника 4-го отдела 1-го управления НКВД А.С. Журбенко накладывает на справку Юркевича адресованную начальнику ГУГБ НКВД М.П. Фриновскому резолюцию: «Прошу санкцию на арест» [612]. 29 апреля Фриновский дает санкцию.

Капитан Журбенко (с 1937 года – майор), судя по некоторым данным, был прикомандирован к ССП от НКВД [613]и, вероятно, был тем человеком, с которым Ставский консультировался перед написанием письма о Мандельштаме. Не исключено, что он и посоветовал Ставскому обратиться именно к Ежову. Из воспоминаний Н.Я. Мандельштам известно также, что противник Ставского в руководстве ССП А.А. Фадеев, настроенный, в отличие от Ставского, по отношению к Мандельштаму благожелательно, в феврале – марте 1938 года безуспешно обращался по вопросу о приеме Мандельштама в Союз, предоставлении ему работы и публикации его стихов к А.А. Андрееву, члену Политбюро и секретарю ЦК, занимавшемуся с 1935 года вопросами культуры и идеологии [614]. По словам Н.Я. Мандельштам, Фадеев считал, что «вопрос о Мандельштаме» решил Андреев [615].

Мандельштам был арестован в Саматихе 2 мая 1938 года. На следствии он на этот раз держался твердо и виновным в антисоветской деятельности себя не признал. В НКВД к его делу отнеслись как к рутинному и после проведения младшим лейтенантом госбезопасности П. Шилкиным единственного допроса (17 мая) вынесли Особым совещанием при НКВД СССР 2 августа мягкий для дел по политической 58-й статье приговор – пять лет заключения в исправительно-трудовом лагере. 12 октября Мандельштам прибыл в пересыльный лагерь на станции Вторая Речка во Владивостоке. Там же в медицинском стационаре 27 декабря в 12 часов 30 минут он умер от, как указано в свидетельстве о смерти, паралича сердца и артериосклероза [616], не дожив двух с небольшим недель до 48 лет.

30 января 1939 года известие о смерти мужа дошло до Н.Я. Мандельштам [617](27 декабря она находилась у Б.С. Кузина в поселке Шортанды в Казахстане [618]). В начале февраля из письма Э.Г. Герштейн в Ленинград («Моя подруга Лена родила девочку, а подруга Надя овдовела» [619]) о смерти Мандельштама узнала Ахматова. Началась его вторая, посмертная литературная биография, во многом сформировавшая наши представления о первой, реальной, чьи обстоятельства до сих пор нуждаются в осмыслении и реконструкции.

Тотальная закрытость советской партийно-государственной жизни, выразившаяся, прежде всего, в засекреченности документов, фиксировавших важнейшие, определявшие жизнь людей решения, не могла не отразиться самым болезненным образом на процессе историко-культурного изучения советского периода. Продолжающийся до сих пор процесс обнародования и комментирования прежде скрытых архивных документов понятным образом не носил и не носит планово-согласованного характера, что зачастую приводит к ситуациям, когда исторически связанные между собой документы появляются в печати в «обратной» последовательности: публикация «документа-следствия» опережает открытие инициального «документа-ключа».

Одним из ярких примеров такого рода казусов стало выявление в 1993 году в так называемом кремлевском архиве Сталина письма Н.И. Бухарина об аресте Осипа Мандельштама с собственноручной резолюцией на нем Сталина [621]. Поскольку эта резолюция – единственное по сей день документальное свидетельство участия Сталина в деле Мандельштама 1934 года, ее публикация стала своего рода сенсацией и породила немалое количество толкований. Последнее было вызвано и тем, что текст Сталина и его датировка шли вразрез со сложившимся к началу 1990-х годов представлением о ходе следствия по делу Мандельштама и о механизме облегчения его участи. Мемуарно-исследовательский консенсус (опиравшийся, прежде всего, на книги Н.Я. Мандельштам и на ставшее в 1990 году доступным следственное дело Мандельштама 1934 года [622]) заключался в том, что Сталин, несмотря на оскорбительность направленной против него инвективы Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны…», за написание которой поэт был арестован в ночь на 17 мая 1934 года, своим указанием «изолировать, но сохранить» фактически свернул следствие ОГПУ, назначившего Мандельштаму 26 мая сравнительно мягкий срок (три года уральской ссылки в сопровождении жены), 10 июня замененный на еще более мягкий вариант – трехлетнюю административную высылку по принципу «минус 12 [крупных городов СССР]».