По-моему, Бродского занесло.
Конечно, для лингвиста это ересь. А для поэта?
Мне больше нравится набоковская характеристика русского: по-русски хороши всякие оттенки [208]. Это вполне справедливо, а главное, не обидно ни для того, ни для другого языка. Иосиф Александрович напрасно обижает американцев. Ведь сам-то он писал, как известно, по-русски.
Не связан ли такой взгляд на сосуществование языков и культур с нью-йоркским многоголосием?
Ну я же не слышу испанской речи.
Разве нет?
Ну слышать слышу, но не понимаю. В Москве тоже живут таджики, которые говорят на своем языке. Интересна в этом плане Алма-Ата, где сегодня два языка более или менее сосуществуют. Было бы интересно наблюдать воздействие возрождающегося и развивающегося казахского языка на русский язык алмаатинцев, потому что от такого контакта можно ждать только хорошего. Казахский – тоже очень богатый и гибкий язык, эволюция которого сильно замедлилась за годы советской власти.
У вас есть текст, который и формально, и тематически, как мне кажется, перекликается с одним из стихотворений Бродского из цикла «Часть речи», причем вы развиваете ту же тему – тему языка: у Бродского «при слове грядущее из русского языка / выбегают черные мыши», а у вас – «коренной преображался в крысу». Помимо этой переклички, если я правильно угадал, насколько важно для вас в этом стихотворении и вообще смотреть на родной язык сквозь призму неродного (в вашем случае, как и в случае Бродского, наверное, все-таки сквозь призму английского)? Ведь это ваше стихотворение начинается со слов «…и рассуждал бы связно, да язык мой / не повинуется, и речи неродной / страшны созвучия».
Интересный вопрос, но это перекличка с Бродским скорее в виде отталкивания. Я уважаю этого автора, считаю его выдающимся, гениальным русским поэтом, но я из другой компании. Он из компании Пастернака, я стараюсь держаться Заболоцкого и того самого Баратынского, которого Бродский называл своим учителем, но без больших оснований. Это мое стихотворение не о языке, а о жизни, о поэтическом молчании. Оно же и про смерть, про утраты.
Вам ближе опыт русских поэтов-эмигрантов старшего поколения?
Посмотрите на них, на наших великих эмигрантов: Цветаева, Ходасевич, Георгий Иванов. У всех абсолютное помешательство на России с некоторым вежливым вниманием к среде обитания.
Но ведь именно Цветаева в поэме «Новогоднее» сформулировала такое понятие, как «всеязычие», соединив в нем свой опыт жизни в Праге, Берлине и Париже, а также свой эпистолярный роман с Рильке, русский и немецкий языки?
Я предпочел бы слово «космополитизм». Мне кажется, что разумное сочетание любви к родине и открытости миру – это и есть «всеязычие». В советские времена нам весьма вредила наша провинциальность, закрытость страны для мира. До революции с этим было получше. Пушкин был «отказник», но по крайней мере говорил и читал по-французски. Любить собственную культуру нужно, зная другую. Большевики лишили нас одной из самых драгоценных вещей, которая только и может быть у писателя: права поездить по миру и вернуться домой. Это гораздо здоровее, чем уезжать навсегда.
После революции эмиграция оказалась способом избежать гибели, а не только увидеть мир, и возвращение в Россию, как, например, это произошло с Цветаевой, зачастую оборачивалось трагедией. Ее стихотворение «Тоска по Родине»…
Там есть грамматическая ошибка.
Не то что грамматическая, а чисто ботаническая ошибка.
Да, я это и имел в виду: рябина не куст, а дерево. «Но если по дороге – куст / встает, особенно – рябина…»
И в том же стихотворении: «мне безразлично – на каком / не понимаемой быть встречным»! То есть речь идет о надъязыковом ощущении места и собственной судьбы?
Рильке, если не ошибаюсь, всю жизнь катался по разным странам, в добровольных скитаниях нет особой беды. Изгнание – другое дело. «Но вечно жалок мне изгнанник, / Как заключенный, как больной. / Темна твоя дорога, странник. / Полынью пахнет хлеб чужой…» [209]И так далее. Сама Анна Андреевна осталась в России, судьба ее известна. Куда ни кинь, всюду клин.
Когда я говорю о преимуществах родины, я имею в виду гипотетическую, благополучную родину. На наш век – и на век наших учителей – такой родины не досталось и не достанется. Последний раз у нас была благополучная родина в 1913 году, когда никто за границу не уезжал. А потом она начала методично поедать своих детей. Сейчас, слава богу, получше. Но наш пароход – пароход моего поколения – уже уплыл. Уже не вернешься. А жаль.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу