Array Сборник статей - Нации и этничность в гуманитарных науках. Этнические, протонациональные и национальные нарративы. Формирование и репрезентация

3. Rerih Nikolai. Altaj – Gimalai: dnevniki, stat’i . Moskow: Jeksmo Publ., 2010. 640 p. (in Russian).

REFERENCES

1. Andersen Benedict. ‘‘Zapadnyj nacionalizm i vostochnyj nacionalizm: est’ li mezhdu nimi raznica?’’ http://www.archipelag.ru/authors/anderson/?library=1462 (date of access: 12.02.2015) (in Russian).

2. Darkina Anna. “Nacional’noe v literaturnom tvorchestve Nikolaja Reriha”, Rossijskij zhurnal issledovanij nacionalizma 2 (2012). P. 87–91. (in Russian).

3. Rerih Nikolai. Altaj – Gimalai: dnevniki, stat’i . Moskow: Jeksmo Publ., 2010. 640 p. (in Russian).

Бараш Р. Э.

Весной 2014 г., с «крымской речью» В. Путина, постулировавшей, что «русский народ стал… самым большим разделенным народом в мире», «Крым – это исконно русская земля», а «Севастополь – русский город» в официальный и новостной российский дискурс вернулась забытая с середины 1990-х гг. тема «русской ирреденты» и защиты прав русских. Хотя в 1990-е гг., на заре «новых национализмов» постсоветских государств, появлялись многочисленные Интер-фронты, организации защиты прав русских и русскоязычных и возникла целая генерация «профессиональных» защитников прав русских и соотечественников, серьезной работы по наделению русских политической субъектностью ни в стране, ни за ее пределами Россия не вела. Так что провозглашенная властью «Русская весна» подняла со дна массового сознания целый пласт обид и надежд.

Непростое наследие советской национальной политики и статус «бездомного», пусть и «первого среди равных» народа, особенно на фоне сепаратизма национальных российских республик и массового оттока русскоязычного населения, давало о себе знать симпатиями русского большинства политикам правого толка (прежде всего, популистским лозунгам ЛДПР и КПРФ). Официальная же власть стояла на позициях многонациональности, избегая публичного дискурса этнической исключительности. Особенно по «русской теме». Концепт «Русского мира» (как и одноименный фонд) позиционировался как поддерживающий русскую культуру и цивилизацию, но, задуманный как механизм геополитической soft-power на постсоветском пространстве, был ориентирован на поддержку русскоязычных. Автор идеологемы, П. Щедровицкий, еще в начале 2000 г. говорил, что «Русский мир – сетевая структура больших и малых сообществ, думающих и говорящих на русском языке», подчеркивая таким образом его вне– и над-этнический характер [245]. Широкого культурного формата внешнеполитической трактовки «русскости» придерживалась и власть: в 2001 г. В. Путин говорил о «Русском мире» как выходящем далеко за этнические русские границы [246]. На конгрессе соотечественников в 2006 г. президент не только уравнял русских с «представителями других коренных национальностей России» в рамках культурного сообщества «соотечественников» [247], но и подтвердил; что русскость не центрирует русский мир (русский мир «объединяет не только многонациональный народ России; но и миллионы наших соотечественников за рубежом»). Годом позже; в 2007 г., В. Путин указал на отсутствие в концепции «Русского мира» реваншистской составляющей. Он назвал русский язык «живым пространством многомиллионного русского мира, который значительно шире; чем сама Россия» и подчеркнул; что русский язык как «общее достояние многих народов» «никогда не станет языком ненависти или вражды, ксенофобии или национализма» [248].

На нормативном уровне права русскоязычных предполагалось защищать через ФЗ о соотечественниках за рубежом; и дискурс начала 1900-х гг. о защите постсоветских русских постепенно растворился в покровительстве всем русскоязычным. К защите русских ФЗ о соотечественниках; как и инициативы ряда «профессиональных соотечественников от государства»; отношения не имел. Да и вопрос защиты русских постсоветского пространства в годы относительно стабильных дипломатических отношений с ближайшими соседями не поднимался (Харьковские соглашения; несмотря на критику на момент подписания украинской оппозицией; не оговаривали статус русского и русскоязычного населения Крыма). Но сформулированная предельно общо и без оборонительного (тем более наступательного) контекста; концепция «Русского мира» еще на заре «эпохи Путина» все же обозначала стратегическое «русское» направление российской дипломатии, артикулируя постимперские интенции российской метрополии «поглядывать» за национальными экс-«доминионами».

При этом властный дискурс гуманитарного протекционизма «Русского мира» не распространялся на внутриполитическое направление – единство новой русскоязычной гражданской нации зависело не от громких лозунгов, а от грамотной образовательной и социальной политики (здесь власть вряд ли могла похвастаться успехами). Статус русских в контексте непростых межнациональных отношений на Кавказе и в ряде национальных республик власть не решалась не только отстаивать, но и публично обсуждать. Постсоветские националисты вроде РНЕ, НБП, НПФ «Память» или евразийского движения А. Дугина занимали маргинальное положение в политическом пространстве.