Владимир Колесов - «Жизнь происходит от слова…»

Динамичность системы предполагает возможность изменения того или иного типа произношения, его ориентацию на какой-то соседний вариант произношения. В целом смещение влево по иерархии формирует норму, смещение вправо порождает стилистический вариант, который с течением времени, под давлением последующих серий смещения функционально и статистически сходит на нет. При этом полное, прошедшее по всем особенностям произношения смещение влево или вправо приводит к исчезновению соответствующей речевой сферы из иерархии сфер. Так случилось с «ленинградским» вариантом произношения, который «перетек» влево и вправо (в норму-узус и в современное общее просторечие). Строго говоря, на современном этапе развития национального языка говорить о «ленинградском» варианте литературного произношения нет никаких оснований; из полусотни особенностей традиционного петербургского произношения в современном «ленинградском» отсутствует около тридцати. Наоборот, в современной речевой практике все шире формируется местный вариант просторечия, основанный на взаимодействии традиционных особенностей общего просторечия и на вторичных диалектных признаках местного говора. Соотношение речевых сфер, следовательно, изменяется таким образом: старая иерархия: стандарт – норма – «ленинградский» вариант – просторечие – диалект – индивидуальное; новая иерархия: стандарт – норма – общее просторечие – местное просторечие – диалект – индивидуальное.

Происходит уже неоднократно отмеченное сближение просторечия и нормы и основанное на этом влияние просторечия на норму, «перетекание» просторечия в норму. Общее число речевых сфер не изменилось, но изменилась их система, возможности их взаимного воздействия друг на друга.

Для ясности приведем конкретный пример такого изменения.

С одной стороны, различение безударных /а/ и /о/ только по одному признаку подъема (но не лабиализации: [сама] ( сама ) – [сема] ( сома ), но не [сама] – [сома], как в окающем диалекте и не [сама]– [сама], как в нормативном акающем произношении) было характерно для «ленинградского» варианта, просторечия и диалекта (в проявлении его вторичных признаков). С отключением первой сферы («ленинградского» варианта) и с описанным выше смещением всех речевых сфер влево эта же особенность теперь характеризует общее просторечие, местное просторечие и диалект. Но если эта особенность произношения была узуальной для петербургской речи – общего просторечия (как среднего члена прежней триады), что и отражается в описаниях начала XX века, теперь она характерна для местного просторечия и действительно возможна (и все шире распространяется) во всех окающих зонах – в средневеликорусской полосе, в Сибири и т. д. Смещение зоны просторечия по шкале функций влево не повлекло за собою этой особенности произношения в зону «большей литературности», оно и впредь не будет перспективным в отношении общерусской нормативности (т. е. не поднимется с ранга узуса в ранг стандарта).

Многие другие особенности просторечного произношения также никоим образом не коррелируют с нормативными, потому что так или иначе они еще связаны с диалектом. Только полное устранение диалектной сферы сможет привести к экспансии соответствующих особенностей произношения влево, к нормативности на просторечном уровне. Изменение долгих мягких шипящих /ш’ш’/, /ж’ж’/, изменение дифференциального признака в противопоставлении /ц/ —/ч’/ и другие особенности современного просторечия, оторвавшись от диалектного субстрата, воздействуют на норму как на соседнюю с просторечием речевую сферу современного русского языка. Все это такого рода особенности, которые просторечие постепенно внедряет в современную норму.

Таковы самые общие выводы, к которым приводит систематическое приложение «теории динамического взаимодействия речевых сфер языка».

Особых комментариев требует понятие «вторичные диалектные признаки», введенное в свое время В. М. Жирмунским, но в наши дни приобретающее совершенно новое содержание. «Вторичные признаки» всякого местного говорения оказываются важным элементом освоения и литературного языка, и вообще чужого (иностранного) языка тоже.

Предварительно различие между основным и вторичным признаком можно сформулировать следующим образом.

Основной признак характеризует конкретное местное говорение («диалектную систему») как замкнутое целое, не затронутое никакими внешними воздействиями. Здесь имеются свои типы фонематических противопоставлений, основанные на определенных фонетических коррелятах. Вторичный фонетический признак возникает на основе столкновения диалектной системы с качественно иной системой фонемных противопоставлений и отражает промежуточный этап субституции нового фонематического противопоставления традиционно местными фонетическими средствами. На временном противоречии между фонематическими отношениями (связями) и фонетическим их выражением строятся все фонемные преобразования изменяющейся диалектной системы. Из основных признаков складывается стабильная часть преобразующейся системы («общерусские особенности»), вторичные признаки составляют ее динамическую часть. Например, при освоении норм литературного языка представитель южного говора с характерным для него произношением фрикативного /г/ осваивает новое произношение взрывного /г/, постоянно приспосабливая фонетические реализации фонемы в определенных позициях – пока у него не останется только «ненормативное» оглушение фонемы в слабой позиции ([друх], а не [друк] для слова друг ). Диалектное произношение существительных типа Ольга и Олька в качестве вторичного признака сохраняет «неорганическое» продвижение гласного /а/ вперед, в то время как заднеязычный согласный уже утратил исходный признак средненебности и полностью совпал с произношением нормативных /к/ и /г/. Подобные различия в произношении фонетисты определяют как орфофонические, а не орфоэпические (Вербицкая 1993).