Допустим, какая-то христианка рассказывает подруге о своей новообретенной вере. Пересказывает ей те истории, что слышала сама, об Иисусе и его последователях. Рассказывает и о своей собственной жизни: о том, как помолилась христианскому богу и он ей помог. Подруга с интересом слушает ее рассказы и через некоторое время начинает задумываться, не присоединиться ли и ей к христианской Церкви. Она становится христианкой, – и возможности распространения «благой вести» увеличиваются: ведь у нее тоже есть подруги! А также семья, родные, соседи и множество разного рода знакомых.
Павел стал новатором, «единственным апостолом, составившим план систематического обращения всего мира, регион за регионом».
Итак, эта женщина обратилась. Со временем она обращает своего мужа. Он настаивает на том, чтобы христианами стала вся семья – и дети, и слуги, и рабы. Три года спустя обращает и своего партнера по бизнесу. Тот также требует, чтобы христианскую веру приняла вся его семья. Одна из дочерей этого человека не просто выполняет требования отца (начинает молиться и раз в неделю ходить в церковь), но и становится глубоко верующей христианкой. Она обращает свою лучшую подругу а та – свою мать, а та – своего мужа, а тот – соседа…
И так далее. Год за годом, десятилетие за десятилетием. Одна из причин распространения христианства именно в том, что оно было единственной религией такого рода – миссионерской и эксклюзивной [115]. Именно эти две характеристики делали христианство непохожим на все остальное. Люди, обращавшиеся в христианство, поворачивались спиной к своему языческому прошлому, языческим обычаям, языческим богам. Это означает, что практически каждый новый христианин в прошлом был язычником. Одним прихожанином в церкви больше – одним приверженцем старых, традиционных религий меньше. Так рост христианства неизбежно вел к угасанию язычества [116].
Эксклюзивность христианства
Чтобы понять эксклюзивность христианства, возможно, стоит задуматься о необычном подходе христиан к вопросу «выбора». Разумеется, всем в Древнем мире приходилось выбирать, как жить, что думать, как себя вести, кому поклоняться. Современные историки описывают языческие религии как своего рода «рынок», где «покупатели» могли выбирать между конкурирующими «товарами» [117]. Как мы выбираем, какую рыбу купить на обед, так и верующий выбирал, каким богам поклоняться. А ведь на рынке выбор стоит не только между рыбой разных сортов: можно прикупить там и овощей, и фруктов, и зерна. В каждом случае, на каждом повороте и «развилке» мы делаем выбор. Также обстояло дело и с религией: можно было выбирать и то, какие культы исповедовать, и то, насколько серьезно и тщательно выполнять их требования.
Для язычников культы, которые исповедует человек, как правило, не служили отличительным признаком идентичности. На вопрос: «Кто ты?» язычник бы вряд ли ответил: «Я поклоняюсь Аполлону»; такой ответ не более вероятен, чем для современного человека – «Я предпочитаю морского окуня» [118]. Люди время от времени поклонялись Аполлону – так же, как многие из нас время от времени едят морского окуня, – но никто через это себя не определял. И объясняется это, несомненно, тем, что выбор Аполлона, как и выбор морского окуня, – лишь один из множества выборов, которые совершаем мы ежедневно, с уважением к религии и к кулинарии [119].
Но не таким было христианство. Христианского бога, как правило, выбирали не как одного из богов, которым можно поклоняться. В этом случае выбор был эксклюзивным. Выбрав одно, человек становился противником всего остального. Представьте себе гурмана, который ест только морского окуня – и никакой другой рыбы не признает! Вот так же странно выглядело это и для большинства язычников.
Эту отличительную черту христианства ученые отметили уже давно, еще со времен Артура Дарби Нока, чья книга «Обращение» стала одним из классических трудов по этой теме [120]. Нок пишет о том, что принципиальное различие между языческими религиями и христианством состояло в разнице между «приверженностью» и «обращением». В язычестве у каждого была возможность в любой момент стать «приверженцем» какой-либо новой религиозной практики, и это ничего не значило. Не было ощущения, что, обратившись к новому культу, человек отворачивается от предыдущих. Именно это ощущение, что прошлое остается в прошлом, что для тебя начинается некая совершенно новая жизнь, Нок и называет «обращением».
Читать дальше