Барт Эрман - Триумф христианства [Как запрещенная религия перевернула мир] [litres]

То, что Константин не всегда – например, на Триумфальной арке или на монетах – определял своего бога как бога христиан, вполне может объясняться и иными причинами. Прежде всего стоит подчеркнуть, что не сам Константин выбирал надпись для арки. Этот монумент воздвигли в его честь другие, но не он сам.

Еще более важно то, что у Константина, скорее всего, были серьезные причины не выставлять свои новые религиозные убеждения напоказ. Как пишет современный исследователь Константина Гарольд Дрейк, Константин осознавал себя правителем не только христиан, но и всего населения империи – христиан, язычников и иудеев. Поэтому, исповедуя монотеизм, он стремился не оскорблять чувства и своих иноверных подданных. Константин не стал бы публично демонстрировать свою приверженность христианству – для этого он был слишком политиком. Однако и изменять своим монотеистическим убеждениям он не хотел. Стремясь сохранить баланс между двумя своими лояльностями, христианской и имперской, и совместить их друг с другом, Константин тактично выбирал такой публичный язык, которым сможет выразить свои убеждения, не отталкивая от себя приверженцев иных вер [27].

Что касается того, что Константин вел себя не как христианин, напротив, делал такие вещи, которые христианская этика решительно порицает, – не стоит забывать, что обращение его не было мгновенным принятием всех традиционных христианских верований, практик или моральных установок. Более того: историку стоит быть осторожным с самим представлением о том, что значит «быть христианином», и не пытаться судить Константина сообразно нашим понятиям об этом. Верно ли, что человек, совершающий дурные поступки – не христианин? В самом деле, некоторые действия Константина никак не сочетаются с традиционной христианской моралью. Но, с другой стороны, он управлял империей. Попробуй он править Римом в стиле Нагорной проповеди – и месяца бы не протянул.

А как насчет решения Константина откладывать крещение до последней минуты? Это, пожалуй, самый слабый аргумент: ведь такая практика была довольно распространенной, особенно среди христиан, серьезно относившихся к богословскому мнению, что грехи, совершенные после крещения, не могут быть прощены и ведут к вечному наказанию. Такое мнение мы встречаем уже в Новом Завете: «Ибо если мы, получив познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грехи, но некое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников» (Евр. 10:26–27; см. также Евр. 6:4–6). Едва ли стоит удивляться, что человек, верящий в это, будет оттягивать крещение до последнего момента. Так многие и поступали.

Константин не стал бы публично демонстрировать свою приверженность христианству – для этого он был слишком политиком. Исповедуя монотеизм, он стремился не оскорблять чувства и своих иноверных подданных.

На самом деле у нас имеется множество вполне убедительных свидетельств, что на протяжении своего царствования Константин был серьезным, искренним христианином, – пусть даже он лишь постепенно приходил к пониманию того, что это означает. Среди его политических решений, принятых после битвы у Мильвийского моста – многочисленные льготы и знаки благоволения христианским церквям. Через несколько месяцев после взятия Рима он заключил со своим соправителем Лицинием, который после смерти Галерия в 311 году стал императором Востока, соглашение о полном прекращении гонений на христиан, начатых десятью годами ранее, при Диоклетиане. Так называемый «Миланский эдикт» (на самом деле не эдикт и принятый вовсе не в Милане) даровал всем жителям империи полную религиозную свободу, раз и навсегда покончив с преследованием христиан [28].

Но христианство было не просто декриминализировано: из положения гонимой религии оно стремительно поднялось до статуса религии «наибольшего благоприятствования». Константин организовал и профинансировал строительство множества христианских церквей как в Риме, так и за его пределами: самая известная из них – Латеранская базилика, в истории христианства прославленная как официальный собор римского епископа (т. е. папы). Он расточал благодеяния христианским священнослужителям. Он заставил власти провинции Африка вернуть христианским церквям все имущество, конфискованное во время гонений.

На это, пожалуй, можно возразить: Константин вступил с Церковью в союз, но союз этот был чисто политическим и не предполагал личной приверженности христианской вере. В теории такое возможно, однако у нас есть два свидетельства, полностью опровергающие эту версию: во-первых, почти немедленное участие Константина в христианских богословских и церковных спорах, и во-вторых, слова, вышедшие из-под его собственного пера, в которых он ясно исповедовал свои религиозные взгляды.