Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Чертков устыдился, просил прощенья, но. через полтора года, в 1899 году, заставил Толстого подписать документ, предоставлявший ему исключительное право на распоряжение всеми литературно-издательскими делами писателя за границей 36.

Только в 1961 году было опубликовано в первой книге 69 тома «Литературного наследства» письмо Л. Н. Толстого к В. Г. Черткову от 13 мая 1904 года в ответ на вопросы и предложения Черткова относительно прав на сочинения Толстого после его смерти. Письмо хранилось до этого в тайне у сына Владимира Григорьевича с надписью его рукой: «Секретно» и не было напечатано вместе с остальными письмами Льва Николаевича к Черткову, составившими 85–89 тома Полного собрания сочинений Толстого.

«Не скрою от вас, любезный друг В. Г, – пишет Толстой, – что ваше письмо с Бриггсом (англичанином. – …) было мне неприятно. Ох, эти практические дела! Неприятно мне не то, что дело идет о моей смерти, о ничтожных моих бумагах, которым приписывается ложная важность, а неприятно то, что тут есть какое-то обязательство, насилие, недоверие, недоброта к людям. И мне, я не знаю как, чувствуется втягивание меня в неприязненность, в делание чего-то, что может вызвать зло.

Я написал свои ответы на ваши вопросы и посылаю. Но если вы напишете мне, что вы их разорвали, сожгли, то мне будет очень приятно. Одно, что в вашем обращении ко мне не было неприятно, это ваше желание (!) иметь от меня непосредственное обращение к вам с просьбою после смерти рассмотреть, разобрать мои бумаги и распорядиться ими. Это я сейчас и сделаю» 37.

В неприятных для Толстого вопросах (их было пять), напечатанных вместе с ответами Льва Николаевича отдельно от письма Толстого в 88 томе Полного собрания сочинений, В. Г. Чертков как бы напрашивается на роль единоличного распорядителя литературного наследия писателя. И тем не менее Толстой ответил на вопросы так мудро и сдержанно, что ответы его, которые и были по существу первым вариантом завещания, никак не могли удовлетворить Черткова.

Стоит привести хотя бы один из вопросов Черткова вместе с ответом Льва Николаевича на этот вопрос, чтобы понять, что в 1904 году Чертков был еще далеко от своей вожделенной цели – стать единственным распорядителем писаний Толстого после его смерти.

: «Кому вы желаете, чтобы было предоставлено окончательное решение тех вопросов, связанных с редакцией и изданием ваших посмертных писаний, по которым почему-либо не окажется возможным полное единогласие?»

Тут, очевидно, автору вопроса, считавшему себя ближайшим лицом к великому писателю, представлялся возможным только один ответ: «В. Г. Черткову».

Однако Толстой ответил: «Думаю, что моя жена и В. Г. Чертков, которым я поручал разобрать оставшиеся после меня бумаги, придут к соглашению, что оставить, что выбросить, что издавать и как » 38.

Приблизительно то же самое, в несколько измененной редакции, Лев Николаевич повторил и в другом письме, приложенном к вопросам. (К этому второму, формальному по тону письму и относилась его фраза в первом, до сих пор остававшемся в тайне письме: «Это я сейчас и сделаю».)

Жена – сонаследница! – То, чего боялся Чертков больше всего. Выходило, что ему предстояла еще большая работа: устранить начисто из завещательных распоряжений Толстого имя его жены. Этой работе и посвящены были дальнейшие шесть лет, до 22 июня 1910 года (даты окончательного завещания Толстого).

30 июля, за три месяца и одну неделю до смерти, Л. Н. Толстой вносит в «Дневник для одного себя» простые и ясные слова, которых ни Н. Н. Гусеву, ни другим пристрастным в пользу Черткова исследователям не удастся выжечь и каленым железом: «Чертков вовлек меня в борьбу, и борьба эта очень и тяжела, и противна мне». И что же?! Оказывается, еще в 1906 году Толстой заявил то же самое и почти в тех же словах и притом – в лицо своему другу (в письме): «Мне чувствуется втягивание меня в неприязненность, в делание чего-то, что может вызвать зло».

Характерно также: Толстой замечает в письме 1906 года, что ему будто бы не неприятно, что «дело идет о его смерти», то есть что ведутся разговоры и планы о том, кто сменит его на посту хозяина всех его бумаг. Будь Владимир Григорьевич хоть немного более чутким и, если можно так выразиться, «незаинтересованным» лично человеком, он и в этой фразе Толстого почувствовал бы деликатный намек на неловкость постоянно подымать вопрос о том, как он, Чертков, будет распоряжаться делами писателя после его смерти. Но кажется, что для соображения о причиняемой Льву Николаевичу неприятности ближайший друг его, увлеченный блестящими издательскими перспективами, был глух и нем. Чертков был непреложно убежден, что он переживет Толстого, и снова и снова смело говорил с ним о том, как он будет распоряжаться его писаниями после его смерти.