Елена Полякова - Николай Рерих

Верещагин писал Гималаи, подробно передавая всю реальность первого плана, травы, очертания деревьев, почву, камни, отблеск солнца на вершинах. Метод Рериха не то чтобы был хуже или лучше, — он просто иной. Он как бы не видит, отсекает первый план, реальность равнины, трав, растений. Он смотрит вдаль, вверх, увлекает взгляд зрителей от коричневой тяжести предгорий к синей, фиолетовой дымке хребтов. Хребты встают все выше, выше — и над ними, завершая высоту и смыкая ее с небом, высится безмолвие и чистота вечных снегов. Вечное — эпитет, всегда применяемый к Гималаям и вообще к горам вечных снегов, — слилось с самой живописью художника, которого называют: «Мастер гор».

Он воплотил вечность гор, слил их реальность со стремлением человека к вечности, к познанию, к вершинам. Поэтому Рерих вспоминается везде, где встают перед путником синие хребты и снежные вершины, — в Кордильерах и в Альпах, на Кавказе и на Тянь-Шане, на Алтае и в экваториальной Африке, где никогда не бывал художник. Картины Рериха живы для всех, бывавших в горах. Но горы гор для него — Гималаи.

Прав индийский художник Кумар Хальдар: «Нигде так не было отображено величие Гималаев, как в творениях Рериха».

Все его гималайские циклы — это не просто горы, но образы, можно сказать — портреты реальных гор и хребтов, утесов и ледников. Канченджангу узнает тотчас житель Дарджилинга, Трансгималаи — обитатель долины Кулу, ледниковые истоки Брахмапутры — тибетский паломник. Прав сам художник:

«Убедительность, это магическое качество творчества, необъяснимое словами, создается лишь наслоением истинных впечатлений действительности. Горы везде горы, вода всюду вода, люди везде люди. Но тем не менее, если вы будете, сидя в Альпах, изображать Гималаи, что-то несказуемое, убеждающее будет отсутствовать». Он изображал Альпы — в Альпах, Гималаи — в долине Кулу. Он писал этюды и законченные картины в горных долинах, над горными реками, в селениях горцев. Мог повторить их впоследствии, мог писать многие варианты, но в основе их всегда было живое зерно, впечатление реального заката или лунной ночи в горах. И звучащие для нашего слуха экзотично непонятно названия — Лахуль, Санга-Челинг, Шекар-Дзонг, Гундла — это просто названия реальных местностей, где встали над горами тибетские монастыри, где караваны идут через перевалы.

Как всегда, живопись Рериха определяется реальностью. И как всегда, живопись Рериха определяется впечатлениями, ассоциациями в области старинного искусства и литературы, современного искусства и литературы. Он может повторить гимны — вопросы Ригведы, божественной книги ариев: «Кто видел первое живое существо? Откуда явилась душа, когда лишенная костей породила наделенного костями, когда жизнь и кровь возникли из земли? Кто спросит об этом у мудреца?» Он может повторить строки «Махабхараты»:

В Москве были изданы стихи индийского поэта Сумитранандана Панта. Обложка книги — фрагмент картины Рериха «Помни!» — всадник придержал коня, оглянулся на свой бедный дом, у дверей которого застыли две женщины. А над всадником, над женщинами, над тибетским домом встают горы — снизу синие, затем голубые, и над ними — снежные, розовые, искрящиеся в немыслимой высоте. «За горами — земли великие…»

Картина написана вне всякого соотношения со стихами, но так гармонирует с ними, что лучших иллюстраций, чем картина Рериха, к ним не найти:

Поэзия-сатира никогда не была ему близка. Но философская лирика Тагора пленила задолго до знакомства и дружбы с поэтом. Но поэзия романтико-героическая, воспевающая Мать-Индию, вдохновленная мечтами о ее освобождении, естественно созвучна ему.