В заключение стоит напомнить, что мода не только экономическая и материальная сфера, но также символическая и культурная. Мода, которую долгое время не признавали, считая ее поверхностной, на самом деле тесно связана с нашим ощущением собственной индивидуальности – и даже с нашей человечностью. Чтобы повысить символическую ценность моды или использовать моду как средство улучшить будущее, необходимо сформировать среду, в которой раскроются творческие способности каждого. Наконец, важно помнить, что мода – это не только одежда, а новые способы видения и мышления.
АДАМ ГЕЧИ, ВИКИ КАРАМИНАС
Сложности с родословной моды возникали всегда, со времен появления одежды как таковой – с того момента, когда она из средства прикрыть тело превратилась в костюм. Это языковое по своей сущности изменение, аналогичное произошедшему в незапамятные времена переходу от речи к языку или от сырой пищи – к приготовленной. Одежда занимает особое место в языковом сознании с момента, когда она начинает существовать в своем привычном качестве – после грехопадения и изгнания из рая, которые связывают ее со стыдом и нуждой. Одежда одновременно и скрывает, и восполняет то «единственное», чем мы «подлинно» обладаем. Поэтому с самого начала мода и одежда сопряжены с концом: концом определенного состояния, модуса бытия и сознания, который и обусловил потребность в одежде. Мода сопряжена с похотью, стыдом и чувством опасности. Как утверждает Гегель в «Лекциях по эстетике», «человека побуждает покрывать себя одеждой и чувство стыдливости (Schamhaftigkeit)». Таким образом, перед нами «начало гнева против того, что не должно быть» 26 26 Гегель Г. В. Ф. Лекции по эстетике // Эстетика: В 4 т. Т. 3. М.: Искусство, 1971. С. 136.
. Так как полностью удовлетворить его невозможно, мода представляет собой бесконечную смену фетишей.
Взаимоотношения моды и призрачных сущностей можно проанализировать и на другом примере. Оригинальное изделие высокой моды всегда сначала имеет один-два дубликата – оно копируется и воспроизводится, прежде чем стать чьей-то личной собственностью. Это означает, что ее обладатель, в сущности, является фантомом или призраком (для чего во французском есть глагол revenir – возвращаться, в том числе повторно). Рассматривая современную полемику, связанную с так называемым концом моды, мы можем сделать вывод, что любое предположение о конце моды приводит не к непреодолимой пропасти, а к новому видению самой онтологии моды. Ведь, как часто говорят о моде, она проходит, только успев появиться. Но, кроме того, существуют элементы, предваряющие ее появление (замысел, модель, изображение), а это значит, что, когда мода только появляется, она уже призрачна, поскольку призрачна заключенная в ней фантазия, активный и материальный компонент моды, формирующий способ ее познания и понимания мира. Возможно, «жизнь» моды, то есть период, предшествующий ее предполагаемой смерти, – это масштабная фантазия моды, продолжавшаяся до тех пор, пока мода не задумалась над своей внутренней природой и подлинностью, жизнь, которую необходимо было прожить, чтобы сделать смерть еще более явной. «Смерть» моды встала в один ряд с образом интенсивной жизни после смерти, который ассоциируется с «последним человеком» Ницше или афористичным высказыванием Достоевского: «Если Бога нет, то все дозволено».
Философская терминология этой главы во многом заимствована из поздних работ Жака Деррида, в особенности его эссе о Марксе, изданных под общим заглавием «Призраки Маркса» ([1993] 1994). В них Деррида задается вопросом, где же искать «подлинного» Маркса: есть исторический Маркс – каким он был при жизни, есть его комментаторы и те, кто, ссылаясь на него, развивал новые идеи, а еще различные теоретические и практические «марксизмы». Ответ на вопрос, можно ли назвать марксизмом коммунизм в том или ином государстве, зависит от точки зрения и способа аргументации. Маркс, по мысли Деррида, продолжает жить во множестве разнообразных форм 27 27 В более позднем эссе «Маркс и сыновья», в основу которого легли некоторые отклики на книгу «Призраки Маркса», Деррида пишет: «Итак, скольжение Маркса к марксизму, надо понимать, но, спросим: почему? кто представляет собой марксизм? Ахмад? Все те, делегатом которых он выступает? Но позвольте, даже в этой книге нет никакого согласия, никакого возможного единства между всеми „марксистами“, между всеми теми, кто называет себя или кого называют „марксистами“. Если же допустить, что в целом их всех можно определить как „марксистов“, то тогда окажется, что неопределяема как раз их индивидуальность. Я полагаю, что в этом нет ничего плохого, но, соответственно, апелляция к „марксистской“ идентичности становится тогда еще более неопределенной, чем всегда ( я несколько раз затрагивал эту тему и в Призраках Маркса )» (Деррида Ж. Маркс и сыновья / Пер. Д. Новикова. М.: Логос-альтера, Eccehomo, 2006. С. 26).
; кроме того, имя Маркса – метонимия (если не теоретический инструмент) для обозначения гуманистического мелиоризма, экономической справедливости и в конечном счете мессианского стремления к лучшему будущему. Но актуальности Маркса способствовали и разговоры о его смерти в конце ХХ столетия.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу