Эдуард Надточий - Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Наверно, несколько шокирующий для сегодняшнего дня объект для размышлений. Сталинский писатель, сталинский роман — что там может быть интересного? Однако, кроме интересной архитектоники, было в романе, особенно, в характере его главного персонажа, начальника политотдела Волго-Ревизанской железной дороги Алексея Курилова, нечто, мучительно напоминающее что-то из классической русской литературы. Главное, за что ругала роман критика эпохи (роман вышел в 1936 году) — бесхарактерность, блеклость этого самого центрального персонажа. Он не только не был показан в своей деятельности по налаживанию работы на транспорте, но и вообще обладал какой-то нарушенной аффективностью, нерешительностью в обращении с женщинами, детской застенчивостью и неподобающей возрасту и чину мечтательностью. И тут я вспомнил. Ба, да это же самые главные черты тургеневского юноши и тургеневской девушки! Передо мной проступила сквозь антураж советского романа тургеневская фигура и тургеневские конфликты. Я попытался связать эти два внешне радикально отличных романных мира. Родилась некоторая генеалогическая схема, каркас которой я хочу предложить в данной статье. Сразу хочу предупредить: меня интересовал не литературный, а философский аспект этой генеалогии. Поэтому я буду оперировать философской технической терминологией без всяких разъяснений. Кроме того, обзор ста лет эволюции некоторых проблем русской романной структуры в небольшой статье заставляет сжимать расстояние между высказываниями. Так что прошу извинить некоторую форсированность выводов и темноту некоторых положений. Также хочу предупредить, что вообще никак не будет приниматься в расчёт собственно русская философия: мне представляется, что основные события мысли свершались и свершаются в русской культуре средствами литературы, эволюции романных моделей прежде всего. Смена форм семиозиса происходит в зависимости прежде всего от них. Отвлечённая мысль есть нечто глубоко периферийное для порождающих механизмов русской культуры. К сожалению. Или к счастью.

Итак, для самой начальной ориентации предлагаю краткое изложение фабулы «Дороги на океан». Роман строится вокруг нескольких месяцев жизни недавно назначенного в соответствии с известным постановлением «О работе на транспорте» начальника вновь образованного политотдела управления одной из железных дорог Алексея Курилова. Давно мечтавший посмотреть океан, якобы конечный пункт его железной дороги, Курилов испросил две недели отпуска и едет в собственном вагоне на океан, по дороге проводя совещания и разносы подчинённых. Чудесным образом встречается он в дороге и с давними своими — побеждёнными и ещё не побеждёнными — недругами дореволюционных времён. Смерть жены от чахотки заставляет вернуться с полдороги домой, в Москву. В дороге он простужает поясницу. В дальнейшем обнаруживается, что это никакая не простуда, а рак почки. После этого Курилов встречается и дискутирует со своими вновь найденными недругами, проводит некоторое время в санатории, наконец решается на хирургическую операцию, и умирает через пару дней после неё. Параллельно развивается жизнь его главного антагониста — Глеба Протоклитова, бывшего белого офицера и сына прокурора, судившего когда-то Курилова, а ныне, тщательно фальсифицировав своё прошлое, превратившегося в образцового партийца, начальника одного из депо на дороге Курилова. Также отдельной линией развивается жизнь брата Протоклитова, известного хирурга, который, кстати, и оперирует Курилова. Через его молодую жену, актрису, в роман вводится тема театра, пытающегося поставить «Марию Стюарт». Целый ряд персонажей строит в романе разного рода «истории былого», а также конструирует будущее. В романе участвует в качестве действующего лица автор, осуществляющий с Куриловым совместные путешествия в будущее — к итоговому сражению сил трудящихся и сил капитала. Таким образом, в романе несколько основных и множество побочных сюжетных линий, более 100 действующих лиц и достаточно замысловатая, почти кинематографическая устроенность целого.