Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

Общение с кабокло, переезды с места на место и прочие испытания, которым я подвергся в Амазонии, в конечном счете служили одной цели. Все время и силы, потраченные в тех краях, ушли на борьбу с грамматикой пираха, на попытки разгадать ее. Поскольку продвигался я мучительно медленно, то стал понимать, что столкнулся с чем-то весьма и весьма необычным. Впервые я почувствовал это, когда начал анализировать, каким образом звуки в языке пираха организованы в слова. Я пришел к своим выводам об исключительности их языка на основании полевых исследований языка цельталь в южной Мексике, а также общаясь в Оклахоме с индейцами команчи и чероки. Кроме того, все это время я помогал миссионерам осваивать некоторые языки Амазонии и много читал.

Над изучением языка пираха я неизменно работал на чердаке предоставленного мне дома. Он был выстроен над рекой и намеренно поставлен вдоль берега таким образом, чтобы внутри ощущалось даже малейшее дуновение ветерка. В доме имелась кладовка, а рубленый дощатый потолок нависал над тем местом, где мы спали (чтобы на нас не падала всяческая ползающая, прыгающая и лазящая живность, ну и чтобы сделать комнату немного прохладнее).

Треугольное пространство между соломенной крышей и потолком было открыто с обеих сторон, но мне для занятий лингвистикой вполне хватало такой комнаты, коль скоро в ней можно было разместить стол и поднять туда пару стульев. Я называл это место своим кабинетом. В этом относительно замкнутом пространстве было чудовищно Жарко, в соломе водились змеи, лягушки, тарантулы и прочие гады, но «кабинет» отчасти изолировал меня от обитателей деревни, благодаря чему и я, и мои учителя отвлекались гораздо меньше. Интерьер Дополняла самодельная лестница, прибитая к стене жилой комнаты Прямо под моим рабочим столом.

Жара стояла такая, что футболка прилипала к телу, а волосы липли к голове. На это я со временем перестал обращать внимание, однако копошение всяческого зверья заставляло быть осторожным и бдительным.

Время от времени приходилось прекращать работу, если из соломы в панике выпрыгивали мелкие лягушки, а вслед за ними плавно скользила змея. Змеи были небольшие, но среди них попадались и ядовитые. Они так и жили в соломе, которая, вероятно, служила им роскошными охотничьими угодьями. Я приучился держать у ног или рядом с собой на стуле деревянную дубинку. Заслышав шуршание соломы над головой, я стремительно отталкивал стул, хватал ее и замирал в ожидании. Сперва из соломы в панике выпрыгивали лягушки, которых мне так и не удалось выселить поголовно. Я пытался их уничтожать, но они были слишком мелкие и шустрые. Я уже знал, что лягушки, несмотря на испуг, не будут долго прятаться за моей спиной. Так что приходилось быть настороже. Несколько раз высовывала голову и змея. Я был наготове, и хищник почти всегда оказывался повержен. Удар! — и дубина расплющивает гадину о потолочные балки. Я выкидывал мертвых змей в джунгли, а затем возвращался к работе.

Находясь месяцами в деревне пираха, я буквально впитывал в себя язык этих людей, можно сказать, дышал им. Впрочем, первоначальный оптимизм угас, как только я начал осознавать, насколько объект моего исследования далек от всего, известного лингвистам. Все мы смотрели голливудские фильмы, в которых какой-нибудь ученый или первопроходец за поразительно короткий срок в совершенстве овладевает языком племени. Теперь, когда я бился над тем, чтобы побольше узнать о языке пираха и суметь изъясняться на нем, все эти истории казались мне неимоверной глупостью. Никаких учебников не было. Не было никого, кто мог бы перевести предложение с пираха на португальский — разве что пересказать с пятого на десятое. Даже через полгода я не был уверен, что понимаю что-либо из разговоров моих учителей. Временами это обескураживало. Но я видел, как язык выучивают трех-четырехлетние дети, и смел надеяться, что научусь в конце концов разговаривать не хуже трехлетнего ребенка.

Хотя во время пребывания среди пираха основным моим интеллектуальным занятием была лингвистика, я никогда не забывал, что церковь и частные жертвователи оплатили мне перевод Библии на язык этого этноса. Но для этого необходимо было глубокое знание структуры языка — а значит, лингвистические штудии и проповедь как минимум не мешали друг другу.